Владимир Богомолов - Поворотный день

Оркестр грянул «Интернационал». Шпитальный поднес зажженную свечку к факелу Дундича. Ячменная солома, уложенная под поленья, с легким шорохом вспыхнула. И уже через минуту-другую весь «подол» чучела пылал жарким искристым пламенем.

А Дундич, глядя на яркие всплески огня, тепло думал о речи Хижняка, особенно ему понравились слова командира о том, что сегодня все угнетенные, все пролетарии повернулись от тьмы к свету. Пусть они пробьются к нему не завтра и не послезавтра, но все равно — пробьются. Ведь к свету повернулась вся земля…

На площади взрослые и ребятишки, взявшись за руки, повели хоровод. И хотя никто не готовился к торжествам, хор очень быстро «спелся». Еще догорала лохматая шапка «зимы», а Дундич уже схватил в охапку двух казачат, ввалился с ними в сани и крикнул:

— Пошел!

К ним успели вскочить еще несколько мальчишек и девчонок, и застоявшиеся кони рванули с места, выбрасывая из-под копыт фейерверки снега, обильно перемешанного с семечной шелухой.

— Эге-ге-ге! Сторони-ись! Дорогу-у! — надрывались веселые возницы, проносясь прямой, упирающейся в отлогий берег Сакарки улицей.

Потом жгли костры. И вокруг них водили хороводы. По старинному обычаю устроили рубку лозы. Откуда-то появились на санях самовары с чаем и блины, пахнущие топленым маслом и каймаком. Все вокруг радовало и веселило…

— Вот тебе и нехристи, — осуждая кого-то, говорили старики. — Гутарили, что они все изничтожат. А они все на свое место приводят.

— А как же иначе, деды, — вмешался в беседу Хижняк. — Раз это нужно народу, значит, нужно и нам. У нас, большевиков, нет никаких других интересов, окромя народных.

Утром, опередив на несколько дней Мамонтова, дивизия Буденного уходила в свой знаменитый рейд по тылам белых. И комиссар восторженно-удивленно смотрел, как вся — буквально вся! — станица высыпала на улицу, чтобы добрыми напутствиями проводить полк. Такого ему лично еще не приходилось наблюдать.

— Неужто масленица? — повернулся он к Хижняку.

— Она самая.

Когда прозвучала команда: «По коням!» — многие молодые казачки повисли на шеях бойцов. Обняла и трижды поцеловала Шпитального красавица Клава. Потом подошла к Дундичу.

— Давай и тебя поцелую. Не бойся, не за себя, за ту Марию, которая в Колдаирово.

Разоруженный женским пониманием его тоски, Дундич покорно нагнулся к горячим губам казачки.

На станции Торговой буденовцы отбили у мамонтовцев бронепоезд и походный госпиталь. Целый состав новых вагонов с большими крестами по бокам и на крышах.

«Наконец-то мы всех раненых и больных отправим в Царицын», — подумал комдив и позвал фельдшера.

— До рассвета сможем всех лазаретных перевезти в вагоны?

— Надо, значит, сможем, — ответила Лидия Останови».

— Действуй, дорогая. От моего имени бери любую повозку, любого бойца себе в помощники.

— А не бросим мы раненых из огня да в полыми? — задумчиво посмотрела фельдшер на комдива и, видя, что тот не очень понимает ее, разъяснила: — Сейчас трудно, но ведь мы все вместе, под защитой дивизии. А там будем одни. Знаете не хуже меня, сколько кадетов по степи гуляет.

— Продумал я этот вопрос. Впереди пустим бронепоезд. И охрану тебе дам самую лучшую. Дундич тебя добыл, вот пусть и охраняет.

Довольная вернулась Лидия Остаповна в походный госпиталь. За две недели рейда много раненых, больных, обмороженных набралось в ее хозяйстве. И никого нельзя оставить в станице или хуторе — кругом враги. Но вот наконец кончатся их муки. Будут поправляться в нормальных условиях.

Санитарам-мужчинам она поручила возить раненых на станцию, в вагоны размещать, а сама с медсестрой Милей Платовой начала обрабатывать да перевязывать раны.

Было уже далеко за полночь, когда последняя повозка с ранеными отъехала от лазарета.

— Ну, девочка, — устало опустилась на лавку Лидия Остановка, — не в службу, а в дружбу сбегай в штаб, скажи, что эвакуацию раненых и больных мы с тобой закончили. А я чуть-чуть прилягу, глаза слипаются.

Миля вышла на крыльцо. Морозный воздух обжег ее разгоряченные щеки. Она застегнула все крючки казакина и глубже натянула папаху.

Станица будто вымерла: ни огонька в окошках, ни струйки дыма над крышами, ни скрипа шагов. Только звезды, большие, яркие, холодно мерцают в темной выси.

Хотела девушка оседлать своего Орлика, да пожалела. Очень уж аппетитно жевал он сено. Пошла пешком.

Вышла за калитку, а там двое дежурных удобно пристроились на охапке сена, положили меж колен винтовки, оперлись на них и мирно похрапывают. Улыбнулась сестра: сморила их усталость. Шутка ли, двое суток по степям без остановки шли, чтобы внезапно нагрянуть на Торговую.