Борис Васильев - Александр Невский

Киевляне восторженно встречали приезд самого хана Котяна с богатыми дарами: невольницами и рабами, золотом и коврами, драгоценной посудой и кавказскими клинками особой выделки и закалки. Скрипели арбы, свистели бичи погонщиков, стонали от натуги волы и ревели верблюды, и народ киевский восторженно приветствовал это красочное и шумное шествие.

– Мы нынче иссечены будем, а вы – завтра, – сказал Котян князьям.

Это пророчество, щедрые дары да и само присутствие Котяна сразу изменили соотношение сил в пользу Мстислава Удалого. Весомая фигура половецкого хана, а еще более блеск многотысячных сабель его воинов нарушили удобное равенство «3+3».

– Лучше встретить врага на чужой земле, чем на своей, – подвел итог спору Мстислав Удалой.

Решили встречать на чужой, но кого именно, представляли себе с трудом. Разведка Удалого доносила, что неизвестные кочевники слабы и малочисленны, потому что Удалому хотелось побеждать, а очевидцы из половцев теперь помалкивали или соглашались, так как очень боялись напугать князей раньше времени. А из Смоленска уже выступила рать, и даже суз-дальцы выставили особый отряд под командованием сына князя Константина Василька. Впрочем, он успел дойти только до Чернигова.

– Тысяч сто соберем, – говорил Удалой. – Считайте, больше, чем надо. Раскрошим татар этих в окрошку, а тех, кто уцелеет, за Волгу выметем.

Хвастовство перед боем вошло на Руси в привычку с печальных времен бесконечных и бессмысленных удельных войн, равно как и недооценка противника, выражаемая в насмешливо презрительной форме. До битвы на реке Липице это сходило с рук, но беда в том, что и липицкую резню не восприняли тогда как предостережение. Не любили предки наши вспоминать о поражениях, да и мы не любим и вспоминаем только победы, забывая при этом, что победы ничему не учат. Учат только поражения.

А на киевском съезде князей уже почти решили, что победа над таинственными татарами как бы одержана и осталось только проводить уцелевших за Волгу. Поспешно определили, что все рати и дружины собираются в Олешье у устья реки Хортицы на Днепре, а там, мол, видно будет. Но общего командира так и не выбрали, понимая, что и выбрать-то его не удастся. И каждый князь был волен решать, куда, зачем и как идти, когда начинать битву и стоит ли ее вообще начинать.

По ранней весне конница из Киева двинулась правым берегом Днепра к месту общего сбора. А как спало бурное половодье, туда же на ладьях поплыло и пешее войско.

И тут неожиданно прибыло татарское посольство. Мстислав Удалой отъехал встречать свою дружину, и всем руководил Мстислав Киевский, его двоюродный и очень нелюбимый брат. Послы предложили вечную дружбу при условии, что русские не станут помогать половцам. Это Мстислава Киевского, естественно, устроить не могло, и он, не раздумывая, приказал убить высоких послов.

– Послов убили? – переспросил Субедей-бага-тур, когда ему доложили об ответе Мстислава Киевского. – Всех десятерых? Неразумно. Пошлите еще пятерых, пусть говорят резко и оскорбительно. Врага надо злить.

Он был хмур и казался опечаленным. Не потому, что убили послов – потери считают после битвы, – • а потому, что послы не выиграли времени. Сил было мало, очень мало, и следовало во что бы то ни стало создать у русских впечатление, что они уже победили. Еще до столкновения, до первой стрелы и до первой атаки. Военачальники, убивающие послов, рассчитывают на безнаказанность, и в этом их следует убедить. Пусть рвутся в бой, пусть жалят, пусть разбрасывают силы.

– За посольством пойдешь ты, Голямбек, – сказал Субедей-багатур после долгого раздумья. – И продолжишь их переговоры на языке сабель и стрел. Дразни и отходи так, чтобы они с разгона вылетели на основные тумены. И прижимайся к морскому берегу. Если понял, ступай.

Голямбек не совсем понял, но переспросить не решился. Его посылали как приманку, но он не знал, что ему делать дальше, чтобы не оказаться меж двух атакующих войск, развернутых в боевой порядок. Но вышел молча, хотя и со смятенной душой, точно предчувствуя, что из этой битвы ему не суждено вернуться живым.

В юрте остались три монгольских полководца, и двое из них не имели права на собственное мнение, а только на уточнение повелений. Субедей-багатур прекрасно знал об этом и начал говорить после того, как взвесил каждое слово:

– Если Голямбек сделает так, как должно, половцы окажутся на правом крыле атаки. Ты, Джебе, возьмешь на себя центр и будешь держать его, пока не поймешь, что половцы уже готовы бежать с поля битвы. Тогда забудешь обо всем и навалишься на них. И погонишь на княжеские конные полки, чтобы они смяли их, расстроили и увлекли за собой.