Н. Северин - Последний из Воротынцевых

— Да помилуйте, это — сущая правда: мсье Воротынцев был два раза женат, он уморил свою первую жену, а его ребенок спасся каким-то чудом и теперь является единственным наследником всего состояния, а мадемуазель Марта с братьями…

— Если до Марфы Александровны дойдет, что вы про них такой вздор болтаете, она пожалуется на вас шефу жандармов и вас вышлют из России, — прервала ее Полинька.

— Да вы только выслушайте, я вам сейчас докажу…

— И слушать ничего не хочу.

— Если бы он не умер, его посадили бы в тюрьму за убийство и сослали бы на каторгу.

— Берегитесь, чтобы с вами того же не сделали за распространение клеветы.

Николая Ивановича, молча присутствовавшего при этом диспуте, столкновение дочери с француженкой забавляло.

Мадемуазель Лекаж, подметив усмешку на его губах, обратилась к нему.

— Мадемуазель Полин не желает выслушать меня, а то бы я ей доказала, что говорю правду. Этот молодой человек — законный сын господина Воротынцева; он в Петербурге, и в нем большое участие принимает родственник Воротынцевых, сенатор Ратморцев. Последний поклялся честью, что поможет ему вернуть то, что у него отнял отец, — имя, состояние.

— Это тот самый Ратморцев, которого ты у них вчера видела? — спросил Ожогин у дочери.

— Тот самый, папенька, — ответила Полинька.

— И знаете, — продолжала между тем мадемуазель Лекаж, не обращая внимания на замечания, которыми обменивались между собою ее слушатели, — многие думают, что мсье Воротынцев сам лишил себя жизни, принял яд. Есть яды, действующие чрезвычайно быстро.

При этих словах капитан опять вскинул вопрошающий взгляд на дочь, но на сердитом лице Полиньки, кроме досады и презрения, ничего нельзя было прочесть.

— Всех врак не переслушаешь, — проговорил он с усмешкой, пожимая плечами.

Однако, когда мадемуазель Лекаж ушла, он спросил у дочери, с чего это по городу такие сплетни про Воротынцевых заходили.

— Что-нибудь да есть, из пальца такой истории не высосешь, — прибавил он, задумчиво покачивая головой.

— Вот приедет Марфа Александровна из подмосковной, тогда все и узнаем, — ответила дочь.

Невзирая на перемену, происшедшую в ее приятельнице, Полинька была уверена, что про нее у Воротынцевых вспомнят, и она не ошиблась: недели через две за нею прислали.

Марту она нашла все такой же сдержанной и спокойной, как при последнем их свидании на панихиде. Все то же холодное безучастие светилось в ее глазах. Глубокий траур, длинное суконное платье с крепом и плерезами, придавало ее высокой, стройной фигуре величественный вид, а похудевшее лицо было так бледно, что Полинька не могла удержаться от расспросов относительно ее здоровья.

— О, я совсем здорова и никогда еще не чувствовала себя такой сильной и бодрой, как теперь, — ответила Марта. — Я даже нисколько не устала, а между тем путешествие было утомительно; мы везли папеньку день и ночь, нигде не останавливаясь. В Москве только панихиду отслужили и поехали дальше. Я все время не могла сомкнуть глаз и в первый раз заснула тогда только, когда его похоронили. — Затем, помолчав немного, она прибавила, устремив пытливый взгляд на свою приятельницу: — Вы, наверно, слышали про неприятности, которые свели его в могилу?

— Слышала, но ничему не хочу верить, пока от вас не узнаю, — ответила Полинька.

— И хорошо делаете. Можно себе представить, какие сплетни теперь про нас распускают по городу! Помните, ведь и мы с вами позволяли себе предаваться разным нелепым догадкам! И как мы были далеки от истины! Что вы слышали?

— Дорогая моя Марфа Александровна, это такая низкая клевета…

— Все равно, скажите, — повелительно произнесла Марта.

Взволнованным голосом и всячески стараясь смягчить свои выражения, передала ей Полинька рассказы мадемуазель Лекаж. Ее выслушали с холодным презрением.

— Да, именно так и должен судить про нас свет, люди всегда склонны клеветать на тех, кому они завидуют. Наш отец никогда не был убийцей, Полинька. Вы можете смело повторить это всякому, кто позволит себе позорить его память в вашем присутствии. Правда, он женился на маменьке, когда его первая жена была еще жива, но один только Бог может судить его за это, — продолжала Марта, торжественно возвышая голос. — Правда также и то, что появился молодой человек, который предъявляет претензии на наше имя и состояние под тем предлогом, что он будто бы — сын первой жены нашего отца, но это надо еще доказать. Вот и все! Остальное — ложь и клевета.