Н. Северин - Последний из Воротынцевых

Долго длилась беседа между Маланьей Тимофеевной и Мартой. Два раза подходил к двери Михаил Иванович, но, убедившись, что жена разговаривает с барышней, тихо отходил прочь.

Заглянула в гардеробную и Марина и тоже на цыпочках ушла в уборную, где прикорнула на диванчике.

Все огни в доме, один за другим, погасли, кроме восковых свечей под зеленым тафтяным абажуром на письменном столе Александра Васильевича да сальной свечки в оловянном подсвечнике в гардеробной его жены.

Все спали, кроме Марты, с замирающим сердцем слушавшей рассказ о том, что происходило в Воротыновке двадцать лет тому назад, когда ее отца все еще звали молодым барином, а воротыновская барышня-сирота с ума сходила от любви к нему. Узнала она также и про то, что у нее есть брат, появление которого может иметь роковые последствия для всей их семьи, и поняла, как должна быть велика нравственная мука, испытываемая ее отцом.

Марта лет на десять постарела в эту ночь. Страшное открытие сдуло с нее невинную свежесть юности, и ее душа поблекла, как блекнет цветок от порыва морозного ветра.

Не спал в эту ночь и Александр Васильевич, мысленно переживая испытания минувшего дня и готовясь к тому, что ожидало его завтра.

Развязка была близка. Жандармский офицер привез ему письмо от графа Бенкендорфа с надписью «секретное» на конверте.

Это письмо офицер пожелал вручить ему в собственные руки, и Воротынцев приказал ввести его кабинет.

— Передайте графу, что я во всякое время готов исполнить желание его сиятельства, — заявил он с любезной улыбкой офицеру, не без любопытства следившему за выражением его лица, пока он читал письмо. — Буду у его сиятельства, когда он назначит.

— Если ваше превосходительство не стеснит пожаловать к его сиятельству завтра утром…

— В котором часу? — спокойно перебил его Воротынцев.

— Его сиятельству желательно было бы повидаться с вашим превосходительством пораньше.

— Передайте графу, что ровно в девять часов я у него буду, — объявил Александр Васильевич и, надменным кивком дав понять, что аудиенция кончена, со свойственной ему величавой важностью поднялся с места.

Встал и офицер, почтительно раскланялся и уехал.

А вечером явилась Маланья, на этот раз с запоздалыми вестями. «Тот» подал прошение на высочайшее имя и «его» уже два раза в течение прошлой недели требовали в Третье отделение. Что там сказали ему — неизвестно, а только Бутягины нос повесили. Маланья видела в Казанском соборе старика, к образу Всех Скорбящих свечи ставил. Из церкви Маланья побежала к Гусеву, он ей и про прошение сказал, и про то, что Бутягин упал духом после допроса в Третьем отделении и по два раза в день к Ратморцевым бегает.

— В дом ведь они его взяли жить, того-то. Во флигеле со старичком французом поселили, — продолжала докладывать Маланья с долгими промежутками между фразами, выжидая вопросов, возражений или окрика.

Но барин молчал, не отрываясь от книги, которую читал, по-видимому не вслушиваясь в ее слова.

После продолжительной передышки Маланья набралась храбрости и приступила с отчаянной решимостью к изложению того, что составляло главную цель ее посещения.

— Я сударь, все на себя возьму, когда меня спросят, — заявила она.

Воротынцев и на это только поморщился, не проронив ни слова и не поднимая взора, опущенного в книгу.

— А если нас к допросу не позовут, — продолжала Маланья, — я сама пойду и расскажу, как было дело и что ваша милость тут ни при чем. Одна я всем распорядилась, по глупости, по злобе к покойнице. Уж я знаю, как сказать, чтобы глаза им отвести.

— Оставь меня! Когда нужно будет, я за тобой пошлю, — прервал ее с раздражением барин.

И ни слова больше не было произнесено между ними в тот вечер. Маланья прошла в гардеробную и, когда Марта застала ее там, ждала, чтобы муж удосужился проводить ее если не до дома, то по крайней мере до ворот.

— Завтра чтобы в половине девятого карета была у крыльца, — приказал Александр Васильевич своему камердинеру, раздеваясь на ночь.

В глубокой и просторной комнате, заставленной вдоль стен высокими шкафами с книгами и делами в папках, у большого письменного стола, стоявшего посреди, сидел шеф жандармов и начальник Третьего отделения, граф Бенкендорф. Он внимательно слушал рассказ Воротынцева про девушку без рода и племени, которую он нашел в старом прадедовском доме, когда приехал туда вступать во владение завещанным ему прабабкой родовым имением.