Игорь Генералов - В тени славы предков

Спешилась, замолкая и снимая шапки, дружина. Ярополк постоял, всем существом ощущая горе воеводы. Накрыла, укутала белым своим покрывалом двор Свенельда Морана. Оглянув озябших воеводских кметей, дворского, что чуть ли не жалобно смотрел на князя, Ярополк мягко тронул за плечо Мстислава:

— Пойдём в терем, воевода.

Свенельд на удивление быстро послушался. Пошёл, с трудом передвигая ногами, поддерживаемый Ярополком, споткнулся о ступени высокого крыльца и увлёк бы за собой князя, но вовремя подоспевший дворский не дал упасть. Ярополк не стал заходить в дом, будто дохнувший неживым могильным холодом кладбища. Богиня смерти перешагнула со двора в дом вместе с воеводой и его горем, а там, за двором, была жизнь, в которую хотелось вырваться и пить её полной грудью!

С Лазутой ехало всего трое кметей — достаточно, чтобы не привлекать внимания, и добрая охрана от случайного татя. Вели на поводу заводных коней. Поклажи всего — снедь необходимая да оружие на всякий случай. К вечеру завьюжило, заметая дорогу. Потянуло остановиться в припутной веси, подождать до утра. В такую погоду не знамо, что страшнее: зверь голодный или сбиться с пути и погибнуть в поле. До Киева остался час, не более. В сумерках да с вьюгой он проедет на Гору, никем не замеченный. На свой страх и риск, с молчаливого согласия кметей, он продолжил путь по едва узнаваемым приметам.

Сквозь кружившуюся снежную крупу в сгущавшихся сумерках белыми громадами надвинулись киевские холмы. Лазута постучал зажатой в кулаке рукоятью плети в первые же попавшиеся ворота, нечаянно сбив снег с медного змия, украшавшего правую воротину. Отворилось волоковое окно — кто такие? Лазута едва не сказал: «Князево слово и дело», но вовремя поправился:

— Путники проезжие, ночлега просим!

Поужинав с хозяевами и разместившись с дружинниками в тесной светёлке, Лазута засобирался к князю. Кметь, по имени Заяц, тряхнув седеющей головой, решительно снял со спицы кожух:

— Я с тобой, нельзя тебе одному!

— Нет! — отверг Лазута. — Одному больше веры у сторожи, и князь примет легче. Без меня не ходите никуда, вернусь когда — не знаю.

Древлянский боярин отворил низкую дверь, пригнулся под притолокой и исчез во мраке клети, через которую прошёл на улицу.

Темнота совсем укрыла стылую землю. Лазута с тоской оглянулся на тёплый приютивший его дом: кмети, поди, повалились уже в сон. Тело просило отдыха, а голова подсказывала, что дело делать надо сегодня же. Конь, проваливаясь по самые бабки, отфыркиваясь от снега, нёс Лазуту к Горе. Ворота ещё не заперли, и по дороге туда и обратно проходили, проезжали, кутаясь в опашни и вотолы, какие-то люди. Застывшие у ворот гридни обратили на одинокого вершника внимание. Лазута сразу приметил высокие хоромы с гульбищами и переходами, въехал в отверстые резные ворота. Взбежал по крыльцу, громко топая и сбивая тем самым снег с сапог (надел вместо валенок по выходному случаю). Незнакомый дворский впустил древлянина в хоромы, ослепившие горящими витыми свечами в высоких стоянцах. «Почти как днём», — подумалось.

— По какому делу к воеводе набольшему Свенельду пожаловал? — спросил дворский, всматриваясь и не узнавая гостя. Лазута почувствовал, как кровь гулко заходила в висках, лоб под шапкой покрылся испариной. Как так? Какой Свенельд? И тут только обратил внимание, что тёс на бревенчатых стенах свежее, стёкла в окнах многоцветнее. Был Лазута в княжеском тереме один-два раза, да и то при Ольге. Говорил же кто-то, что Свенельд хоромы на Горе ладит. Древлянин клял себя, что по глупой невнимательности своей угодил прямо в звериное логово. Стрельнула мысль: толкнуть дворского и бежать, пока опомнятся, отвяжет коня, а может, и вовсе своими ногами терема княжеского достигнет. Поздно. Тяжёлыми шагами, ведя заскорузлой от многолетних ратных мозолей дланью по резным перилам, с верхних горниц по внутренней лестнице спускался боярин Мстислав.

— Что здесь, Вавул?

— К князю Ярополку от князя Олега, боярин! — ответил поспешно Лазута, пока дворский не раскрыл рта. Свенельд приблизился к древлянину. Лазута едва узнал его: осунувшийся и ставший костистым лик, тёмные круги под глазами, горевшими каким-то неестественным, неземным огнём. Горе от потери сына не надломило боярина, наоборот, зажгло душу и сердце тем пламенем, которое, выжигая всё на своём пути, ведёт и доводит к цели, пожирая и идущего к ней. Свет от свечей играл причудливыми тенями на лице Свенельда, делая его жёстче, потустороннее и вместе с тем величественнее, как у повелителя мира кромешников [83] Кромешник — живущий «за кромкой», то есть в потустороннем мире. Чернобога [84] Чернобог — бог подземного царства. . Лазута невольно отступил на полшага, мысленно отмахнув от себя пришедшее не к месту в голову сравнение.