Игорь Генералов - В тени славы предков

— Я сам к Ярополку поеду, должен он брата выслушать! Коли отвернётся, так и я спиной поворочусь. У них от роду с Володькой не заладилось, так его помощи в Новгороде попрошу!

Воевода Волк, сидевший на лавке в углу, молча любовался Олегом — в отца норов! Горяч по младости, но это пройдёт с годами. То, что сам вызвался к великому князю ехать, — хорошо. Ярополк на его месте не решился бы на такое.

— Езжай, княже. Жаль, мне с тобой нельзя в паучье логово. Хвост мой вместо меня поедет…

Весёлый, шумный Корочун [80] Корочун — зимний праздник солнцеворота, отмечавшийся в самые короткие дни — 22–23 декабря. прошёл мимо Олега и ближних воевод — не до веселья было. Через седмицу поехали по накатанной зимней дороге мимо селений с мирно курящимися избами с заиндевелыми слюдяными окошками. И труд князя в том, чтобы избы эти не превратились по ратной поре в горсть тлеющего пепла…

Несколько лет не был Олег в родном Киеве, показавшемся непривычно большим и многолюдным с белыми сахарными крышами зимних домов, возвышающихся огромными шапками холмов. Не было встречающего разъезда, и Олег велел дружине расположиться на Подоле, сам с Волчьим Хвостом верхами поднявшись на Гору.

Древлянский князь долго стучал в запертые ворота княжеского теремного двора. На Горе — ни одной праздной души, только стража с любопытством рассматривала важного, судя по алому княжескому корзну, подбитому куньим мехом, гостя. Олег длинно и матерно выругался.

— Умерли, что ли, все?

Подъехав к дружинникам, охраняющим въезд на Гору, спросил:

— Где князь ваш?

Молодой воин, опиравшийся на копьё, приосанился как можно важнее под суровым взглядом приезжего, отрёк:

— Уехал, дён трое уж как будет!

— А воевода есть ни который?

— Свенельд и боярин Лютомир тоже уехали, город на воеводу Блуда оставили, а до остальных мне дела нет.

— И где Блуд?

— В дружинной избе на Детинке-горе. А ты не князь ли Олег будешь?

Едва сдерживая злость, готовую выплеснуться на невиновного воина, Олег тронул коня, так и не ответив. А Павша, продрогший за часы сторожи, с завистью смотрел вслед гостям.

Блуда на Детинке не оказалось. Светлый зимний день подходил к завершению. Вызвавшийся в проводники воин довёл до воеводского терема на Подоле. Блуд немало удивился приезду Олега, пригласил в дом. Князь чуть помешкал, но отказать не мог — Блуда он знал и уважал ещё с печенежского набега, когда простой кметь Ольгиной дружины за доблесть свою получил из рук княгини серебряную гривну. Темноту избы разгоняли зажжённые свечи, Олег, устроившись на лавке, с удовольствием хлебал горячий сбитень, от большего отказался: «Дружина голодная!» — хотя у самого, разморенного теплом, истомно урчало в животе.

— Не ведаю, кто куда уехал, — развёл руками Блуд, — даже мне никто ничего не повестил.

В голосе воеводы послышалась обида, и вряд ли он сейчас лгал. Олег чувствовал нарастающее бессильное бешенство. Его, как никчёмного недоросля, намеренно — и это больше всего чувствовалось — провели и опозорили. И его прорвало, он ругал Свенельдов, обещал сейчас же ехать к Владимиру. Блуд терпеливо слушал, понимая и жалея молодого князя, ставшего пешкой в сдерживаемой Ольгой и Святославом, а сейчас поднявшейся как на дрожжах, и готовой выплеснуться боярской ссоре.

— Ты меня прости, князь, но мне про тебя ничего не было велено, и потому более чем до завтрашнего полудня не могу тебя в городе с дружиной оставить.

Олег молча кивнул, глядя на Блуда тёмными глазами с затаившейся в глубине обидой, прощения которой не будет…

Утреннее солнце, отражаясь от снегов, слепило очи. Олег так и не уснул за прошлую ночь, ворочаясь среди храпевших кметей (у Блуда отказался в тереме ночевать, захотел вместе с дружиной). Несколько раз, набрасывая на плечи нагольный кожух, выходил из молодечной на улицу, слепо всматриваясь в звёздное небо, проигрывая в голове одно и то же: усмехающихся Свенельдов, обсуждающих с шутками его напрасный приезд. Еды в дорогу Блуд не дал, и князь не судил его за это: у воеводы о своём голова болит. Навстречу по сверкающей радостной дороге катил обоз. Старшой обоза, приложив к глазам ладонь козырьком и разглядев едущую на него дружину, велел свернуть в сторону, дабы уступить проезд. Олег не обратил бы внимание на спешно сворачивающих с дороги мужиков, если бы одни из саней не вывернулись и не уронили в сугроб промороженную, прикрытую рогожей тушу лося. «Если в моей стороне охотились, прибью всех!» — стрельнула в голове князя усталая мысль.