Майкл Лукас - Стамбульский оракул

В том, что случилось с Элеонорой, не было ничего плохого, безнравственного или неподобающего. Никакого скандала не разразилось. Но история вышла занятная, с этим никто не мог поспорить. Слухи разносились по Стамбулу с поразительной скоростью: можно было подумать, что это не двухмиллионный город, где люди говорят на десятках языков, а крошечная деревушка. Не успела Элеонора оказаться в постели и забыться целительным сном, как в городе образовалось две партии.

Сторонники первой утверждали, что Элеонора — предсказательница, пророчица; эти слухи распространились по берегам Босфора, разнеслись по летним резиденциям богачей и отправились дальше, на Принцевы острова. Там история поварилась несколько дней в собственном соку, обошла все приемы и обеды и прибыла обратно в Стамбул на кончиках языков слуг, возвращавшихся в город. Последователи второй теории склонялись к тому, что Элеонора — британский агент, в чьи задачи входит расстроить османо-германские отношения. Этот слух перенесся через Галатский мост и обосновался в Пере, где представители иностранных общин шепотом передавали его друг другу. Поглядывая через плечо — не подслушивает ли шпион, — они рассказывали историю маленькой сиротки, подопечной Монсефа Барка-бея, которая вела подрывную работу против кайзера.

Сторонники первой партии преобладали и в самом дворце. Рассказы очевидцев происшествия в зале для аудиенций не оставляли никаких сомнений в их правоте. Однако некоторые люди в правительстве, в том числе и сам великий визирь, поддерживали и распространяли вторую версию, согласно которой Элеонора была иностранным шпионом или, по крайней мере, марионеткой в руках Монсефа Барка-бея. Что думал сам султан, оставалось для всех загадкой, хотя через несколько недель стало понятно, что он серьезно отнесся к совету Элеоноры.

Дождь барабанил до самого утра, упругие струи отмыли дочиста красную черепицу Робертс-колледжа и навели глянец на пропыленную листву. Даже сквозь закрытое окно преподобный чувствовал запах влажной земли и пыльцы, тот же, что стоит в одуванчиковом поле позади йельского колледжа Святого Игнатия. Он покусывал кончик пера, потом зажал его зубами и задумался. Было слышно, как вода бурлит в канавах, размытый свет, который падал на стол из витражного окна, наводил на мысли о подводном царстве. Красоты красотами, однако не следует отвлекаться от дела. В попытке сосредоточиться он положил руки по обе стороны письма и прочел то, что только написал.

От всей души надеюсь, что письмо найдет тебя в добром здравии и хорошем расположении духа и что ты простишь мое продолжительное молчание…

Преподобный отложил перо, встал и подошел к камину. Правильнее было бы сказать «паузу», не «молчание», но настроения начинать все заново у него не было. В сущности, какое ему дело, что подумает Дональд Сторк о его эпистолярном стиле, да и иные мнения Дональда мало его интересовали. Их переписка всегда была данью любезности, не дружбе. Спекуляции Дональда на Уолл-стрит интересовали преподобного так же мало, как и приемы, на которых бывали супруги Сторк. Да ведь и представить, что Дональда занимают подробности стамбульской жизни или успехи Робертс-колледжа, тоже невозможно. Вероятно, скрытые язвы городской жизни возбудили бы в нем некоторое любопытство, но тут уж Джеймс и сам понимал, что в письмах о таких материях не пишут. Преподобный Мюлер оперся о прохладный камень каминной полки и вдруг заметил, как жалко выглядит аспидистра. Надо бы поговорить с госпожой Эски-оглу о том, как следует ухаживать за комнатными растениями. Хотя пустое, он же сам прекрасно знает, что все равно забудет, что за чередой дел, с которыми надо покончить до сегодняшнего ужина с Фредериком, эта домашняя проблема вылетит из головы.

Фредерик Саттон. Однокашник по колледжу. Вот уж от него меньше всего можно было ожидать желания повидаться. Не то чтобы между ними не было ничего общего. Оба выходцы из рабочих семей, вечные соперники, что не мешало им относиться друг к другу с симпатией, но жизненные пути развели их далеко. Преподобный выбрал сан, а Фредерика поманила неверная звезда журналистики. К тому же эпистолярный жанр никогда не был коньком Фредерика. Пару лет после выпуска они обменивались открытками, но потом переписка сошла на нет. Общие друзья, отношения с которыми оставались более тесными, делились новостями об успехах Фредерика, о его переезде в Нью-Йорк, но сам Фредерик не писал по крайней мере года два. До прошлого месяца. Да, именно тогда преподобный получил телеграмму: «Буду в Стамбуле второго августа. Прибуду судном Голландско-американской компании. До встречи. Фредерик Саттон».