Михаил Садовяну - Братья Ждер

Он ищет Лазэра Питэрела. Посылает за ним. Держит с Лазэром совет, как лучше поступить.

Есть на господарских конюшнях в Тимише (он знает, что есть) маленькая пушечка, не раз возвещавшая о прибытии Штефана-водэ. Напоминает она медную ступу, в которой хозяйки толкут сухари. В ее дне пробита дырочка, через которую едва можно просунуть кончик проволоки. Эта ступа прикреплена обручем к буковому пню. В нее засыпают сколько надобно пороху, затем затыкают паклей, хорошенько утрамбовывают. Когда нужно, чтобы она грохнула, в дырку просовывают раскаленный конец проволоки. Делают это осторожно — при помощи жерди, на расстоянии.

Лазэр Питэрел покорно слушает, потом отправляется разыскивать пушечку, чтобы доставить удовольствие своему конюшему.

— Да какое это для меня удовольствие, побойся бога! — сердито говорит Симион. — Несчастная моя головушка! Мне ничего не надо; только бы покоя, только бы увидеть супругу свою здоровой. Мне-то пушка не нужна!

— Тогда зачем мне ее разыскивать?

— Найди и заряди, так велела матушка боярыня Илисафта. Сейчас здесь она повелевает. Ты разве не слышишь?

Лазэр Питэрел уходит, сокрушенно покачивая головой: «Подумайте, ведь в другое время конюший Симион за целый день не скажет столько слов, сколько сказал сейчас в одну минуту».

А что нужно вон той цыганке?

Ей потребовался плоский и гладкий камень удобной формы, и весом чтоб был он не менее девяти фунтов. Это тоже приказание Илисафты; камень нужен для молодой госпожи, дабы она могла на него опереться во время схваток. Пусть кто-нибудь немедля отыщет такой камень.

И словно из-под земли вновь появился конюший Симион. Ибо вновь раздались протяжные и отчаянные крики молодой боярыни. «Тяжелое наказание определил бог всему женскому племени», — думает Лазэр Питэрел.

Крики стихают. Но не проходит и четверти часа, как возобновляются снова.

Через час или два, когда (в который уж раз!) страшный крик огласил воздух, на крыльцо выскочила боярыня Анка.

— Где конюший Симион? Пусть сейчас же явится конюший Симион. Пусть немедленно придет, — так велит Илисафта.

Но конюший Симион был недалеко. Стоял неподвижно в углу крыльца, и в ушах его звенел этот вопль, терзая ему душу. Он глядел вокруг отсутствующим взором и не понимал, что делалось возле ворот, ведущих к конюшням. А возле тех ворот уже пылает большой костер. В стороне от огня — какое-то странное сооружение, которое со всех сторон рассматривает Лазэр Питэрел и, сердясь, возится с ним.

«Что такое? Кто приказывает немедленно явиться? Куда явиться?»

— Иди за мной, — ласково говорит ему боярыня Анка, — тебя желает видеть твоя супруга.

Сердце конюшего Симиона в страхе забилось: «Может, умирает Марушка?»

— Боже упаси, — с упреком говорит боярыня Анка, — как можно произносить такие необдуманные слова.

Отец Драгомир бормочет молитву у дверей спальни. Он склоняется перед конюшим, несмотря на свою тучность. Его парчовая епитрахиль блестит при свете горящих свечей.

Конюший Симион мнется в нерешительности. Спотыкается о порог; душераздирающий крик захлестывает его как горный поток; он останавливает застывший взгляд на жене. Женщины тесно сдвинулись и пытаются закрыть от супруга измученную схватками роженицу. Но широко раскрытые громадные глаза любимой устремлены на него. Они ему кажутся страшными, эти глаза, которые прежде смотрели на него с такой нежностью. В этих мутных глазах — безумие. Марушка протягивает руки и цепляется за волосы мужа. Трясет его голову. Отпускает и опять хватает. Затем в изнеможении падает на постель.

— Теперь уходи! Уходи! — выталкивают его женщины.

Конюший Симион выходит на веранду, совсем упав духом после этой неожиданной сцены. Подает знак Лазэру Питэрелу. Этот жест означает, что теперь земля может разверзнуться, и пусть в нее рухнут все живущие на этом свете люди.

Грохнула пушечка, пыхнув огнем в серые сумерки. Земля не разверзлась, но окна в спальне Марушки задрожали. Раздался еще один вопль — это крикнули все находившиеся там женщины.

Свершилось. Смилостивилась матерь божья. Пусть войдет конюший Симион. Боярыня Илисафта приказывает ему явиться немедля.

— Милости просим, честной конюший, взгляни на своего сына, — кланяется пана Кира. — Приняла его бабушка в собственные руки, смазанные священным елеем.

Симион чувствует, что слезы текут у него по щекам, когда его обнимает за шею бледная, измученная Марушка; в глазах у нее счастливое успокоение.