Виктор Поротников - 1612. Минин и Пожарский

— Как же так, государь? — опешил Дмитрий Шуйский. — По закону я должен трон наследовать, ведь у тебя же нет сыновей, брат. Или ты надумал объявить наследником нашего среднего брата Ивана?

— Ничего я еще покуда не решил, брат, но ты моим наследником не будешь, запомни это! — сказал Василий Шуйский. — Ты пьяница и тупица! Ты вечно мешаешь мне как палка в колесе. Будешь сидеть на воеводстве где-нибудь на окраине вятских земель, стеречь наши рубежи от разбойных черемисов.

Из покоев старшего брата Дмитрий Шуйский вышел на подгибающихся ногах, с бледным лицом и со слезами на глазах.

Василий Шуйский вызвал к себе постельничего Трифона Головина и долго о чем-то с ним шептался с глазу на глаз. Соглядатаи из дворцовой челяди и стрельцов после донесли думным боярам о том, что Трифон Головин вдруг зачастил в терем боярина Никифора Обадьина, у которого имелась на выданье дочь-красавица.

Вскоре по Москве прошел слух о том, что царь Василий Шуйский надумал сочетаться браком с боярышней Матреной Обадьиной. Поскольку у семнадцатилетней Матрены Обадьиной не было отбою от женихов, поэтому слух этот в какой-то мере переполошил московскую знать. Сыновья бояр и дворян приуныли, поскольку тягаться в сватовстве с самим государем им было явно не по плечу.

Боярин Никифор Обадьин был человеком завистливым и расчетливым. Будущую свадьбу своей дочери Никифор Обадьин рассматривал как выгодную сделку. Он намеренно тянул время, приглядываясь к женихам, которые сватались к его дочери. Никифору Обадьину был нужен зять не просто знатный и богатый, но еще и вхожий в круг ближайших царских советников. Никифор Обадьин происходил из довольно захудалого боярского рода, пришедшего в Москву из Мурома еще при Дмитрии Донском. Предки Никифора Обадьина не прославились ни в ратных делах, ни в посольских, хотя верой и правдой служили московским государям. Из-за своего худородства Никифор Обадьин не имел доступа в Боярскую думу, не приглашали его и на царские застолья. Страдающий тщеславием Никифор Обадьин намеревался протиснуться в Боярскую думу, используя связи и влияние своего будущего зятя.

В самый разгар смотрин женихов на двор к Никифору Обадьину пришел царский постельничий Трифон Головин с ошеломляющим известием. Оказывается, царь Василий Шуйский давно положил глаз на Матрену Обадьину. Если родственники Матрены не будут против, то государь готов обвенчаться с нею уже этим летом.

От такого известия у Никифора Обадьина поначалу отвисла нижняя челюсть и на несколько мгновений он лишился дара речи. Придя в себя, Никифор Обадьин, то смеясь, то плача, заверил Трифона Головина, что воля государя для него священна, поэтому он сам готов доставить свою дочь во дворец пред светлые царские очи.

Собственно, при первом же визите царского постельничего в дом Никифора Обадьина все было решено и обговорено. Однако Трифону Головину пришлось наведаться в терем боярина Обадьина еще несколько раз, дабы обсудить и разрешить множество мелких вопросов и забот. Прежде всего Никифору Обадьину надлежало обдумать и принять условие Василия Шуйского, который был согласен сочетаться законным браком с Матреной Обадьиной лишь после того, как она родит от него сына.

«Василию Шуйскому позарез нужен наследник, ибо братья его к государственным делам совершенно непригодны, — напрямик заявил боярину Обадьину Трифон Головин. — Государь желает удостовериться, что Матрена не бесплодна, а посему ей надлежит в ближайшие дни перебраться во дворец, чтобы делить с ним ложе».

Никифор Обадьин без долгих колебаний согласился со всеми условиями Василия Шуйского.

Супруга Никифора Обадьина Алевтина Игнатьевна была столь же завистлива и тщеславна, как и он сам. Она ни минуты не колебалась в том, чтобы отказать всем прочим женихам-боярам и отдать дочь в жены Василию Шуйскому.

Придя в покои дочери, Алевтина Игнатьевна с сияющим лицом объявила Матрене:

— Радуйся, душенька моя! К тебе посватался сам государь! Не зря я молилась Богородице денно и нощно, видать, дошли до нее мои молитвы. Ты станешь царицей, милая моя! Будешь жить во дворце без печали и забот, в роскоши, в окружении множества слуг…

— Матушка, ты рехнулась, что ли?! — недовольно воскликнула Матрена, стремительно вскочив со стула и швырнув на пол покрывало, на котором она вышивала затейливый узор. — Государь уже глубокий старик! Не лягу я со стариком в постель. Лучше я повешусь!