Степан Суздальцев - Угрюмое гостеприимство Петербурга

— Так кто же нагрубил тебе, мой друг?

— Борис Курбатов, ты знаком с ним?

— С Борисом-то — конечно же знаком! — воскликнул Дмитрий. — Что произошло?

— Хотел пригласить барышню на танец, — начал Ричард, — уж было подошел к ней. И вдруг он вырос между нами, как из-под земли. Ее увел, а меня смерил надменным дерзким взглядом.

— Уж не Анастасия ль Александровна та дама? — лукаво улыбнулся молодой граф Воронцов.

— Ты прав, — кивнул Ричард.

— Эх, брат, ну выкинул ты штуку! — рассмеялся Дмитрий.

— В чем дело? — недоумевал маркиз.

— Все дело в том, что Борис давно и безнадежно в нее влюблен, — сказал граф, закончив смеяться.

— А она?

— Она… она прекрасна! — заметил Дмитрий.

— В этом нет сомненья, — согласился Ричард. — Но она отвечает ему взаимностью?

— Тут, видишь ли, история непростая. Отец Бориса, Иван Васильевич Курбатов, был близким другом князя Демидова. После участия в декабрьском восстании он отправился в острог, где вскоре умер. А его сын, Борис, был взят под опеку Александром Юрьевичем. С тринадцати лет он живет в доме Демидовых. Для старого князя он все равно что сын. И воспитывал его он как родного. Разумеется, князь мечтает видеть его мужем своей дочери.

— Но что Анастасия? — не унимался Ричард.

— Анастасия Александровна — не знаю, — сказал Воронцов, — мне кажется, она не отвечает ему взаимностью, однако покорна воле отца. Ей через три месяца исполнится семнадцать, а стало быть…

— Но она не выйдет за человека, которого не любит, — с надеждой произнес молодой маркиз.

— Почем знать, может, и любит, — задумчиво ответил Дмитрий и рассмеялся, довольный негодованием друга, вызванным этими словами. — Как вижу, ты влюбился, mon ami.

Мазурка закончилась, и друзья подошли к Курбатову и Анастасии Александровне.

— Борис, привет, как на Кавказе? — обратился Дмитрий к старому знакомому.

— Здравствуй, Дмитрий, уже вернулся, цел и невредим, — ответил гусар.

— Ты знаком с моим другом, маркизом Ричардом Редсвордом?

— Знаком, — холодно ответил Борис, окинув графа воспламеняющимся взором.

— Шампанского, поручик? — предложил Воронцов.

— Пожалуй, — кивнул гусар.

— Так пойдем, — позвал Дмитрий, пытаясь увести Курбатова из зала.

— Маркиз, пойдемте с нами, — предложил поручик.

— Нет, благодарю, с меня достаточно шампанского сегодня, — ответил Редсворд.

— Не по-гусарски, маркиз, не по-гусарски, — презрительно покачал головой Борис Иванович.

Ричард вскипел и готов был сказать Курбатову что-то оскорбительное, но не успел, так как тот ушел вслед за Дмитрием.

— Анастасия Александровна, я рад снова быть рядом с вами, — произнес Ричард, — в том смысле: снова видеть вас.

Княжна кивнула.

— Вчера я лишь приехал в Петербург, впервые вышел из кареты. Я стоял на Невском проспекте и был очарован этим прекрасным городом: его домами, его шпилями и вами…

— Так слово beauty относилось не ко мне, а ко всему Петербургу? — улыбнулась Анастасия.

— Да, то есть нет, — запутался Ричард, — я хотел сказать… нет, право, я не знаю, что хотел сказать.

Ричард смешался и замолчал. «Идиот!» — говорил он себе и отчасти был прав. Но если слова молодого Редсворда и позабавили княжну, она не подала виду и все продолжала смотреть на собеседника прежним заинтересованным взглядом глубоких синих глаз.

— Вы знаете, я никогда не был в России, но погода здесь в эту пору очень напоминает лондонскую, — сказал наконец Ричард, подняв любимую англичанами тему разговора. — Вы любите дожди?

— Люблю, лорд Редсворд, — подтвердила Анастасия, — я люблю дождь, грозы и туман. Люблю погоду пасмурную, ветер. Осень — прекрасное время года.

— Как хорошо, что в первый осенний день я познакомился с вами, сударыня, — произнес граф. — Возможно, и второй осенний день принесет мне счастье вас увидеть.

Княжна смотрела задумчиво, спокойно. В синих глазах отражалась ее душа, но что — что хотела сказать ее душа этим взглядом? Ричард не знал ответа. Музыканты заиграли вальс, и рука Анастасии как-то неожиданно оказалась в руке Ричарда: оба не заметили, как начали танцевать. А танец был волшебный, невообразимый. Маркизу и княжне — обоим казалось, что в зале они одни, что музыканты играют специально для них, что только ими наполнен этот мир, и что только здесь, сейчас, в этом танце есть жизнь, и на свете нет ничего, имеющего значения. Они танцевали и танцевали, кружились по всему залу и неотрывно смотрели друг другу в глаза.