Николай Алексеев: Заморский выходец

— Что ж! Тем лучше, что она не вышла за Джузеппе, не польстилась на деньги. Ты, может быть, иначе думаешь?

— Я?!. С чего ты взял?

— Да уж очень ты напал на меня! Знаешь ли, мне кажется, что будто ты сам немножко задет за сердце Бригиттой?

Беппо покраснел в свою очередь.

— Ну, да, да! Что ж скрывать! Конечно, она мне нравится, — забормотал он. — Разве она может не понравиться кому-нибудь? Если б не ты, может быть, я и посватался бы, а теперь — плоха надежда! Э-эх! — тяжело вздохнул он, потом добавил — А хоть ты и отбил у меня Бригитту, все же ты славный малый, Марко!

— Спасибо, — ответил последний и поднялся.

Встал и Беппо; венецианец едва хватал до плеча своему приятелю.

— Надо идти… Я думаю, дядя Карлос уже меня поджидает, — сказал Марко.

— А я думал с тобой поговорить еще. Ну, да делать нечего. Вечером зайдешь к Джованни?

— Да, хочу побывать. До свидания, Беппо.

Легкая гондола покачивалась невдалеке на прибрежном прибое. Марко вспрыгнул в нее. Морская вода запенилась под сильными ударами весел. Через несколько минут гондола уже свернула в лагуну и плавно неслась по ее зеленоватой воде.

Машинально, привычным движением опуская и поднимая весла, юноша думал о своем разговоре с Беппо. Образ Бригитты мелькал перед ним. Стройная черноокая девушка, со смугловатой кожей, с ярким румянцем на пухлых щеках, она была красива, как ни одна из ее подруг. Когда она улыбалась, в ее глазах искрились огоньки. Нравилась молодым людям эта улыбка, и они наперебой старались заставить улыбаться красавицу, но она чаще вместо этого хмуро сдвигала свои тонкие брови. Только одному она всегда улыбалась — ему, Марку. Да, Беппо, не солгал — сам Марко давно уже заметил все то, о чем тот ему говорил. Отчего же у Марко от этих улыбок не бьется сильнее сердце? Или в самом деле в его жилах не кровь, а вода? Отчего же иногда от иных дум так клокочет кровь, так трепещет сердце? Значит может же он волноваться, страдать… Страдать? Он давно страдает и не знает сам, откуда это страданье берется.

Почему всегда тоска гложет его сердце? Почему его тянет куда-то от этого прекрасного города? Ведь он вырос здесь, ведь здесь знаком ему каждый изгиб лагуны, здесь живет его добрый дядя Карлос. А между тем ему хочется бежать отсюда, он чувствует себя как орел в клетке. Расправить бы крылья! Но почему, почему?

Быстро скользила гондола, тихо всплескивала вода под ударами весел, но не находил в этом плеске ответа на свои думы молодой Марко.

Небольшая сводчатая комната. В широкое и высокое окно врываются целые потоки света. На длинном дубовом столе уголка нет свободного, до того он завален всякой всячиной. Толстые книги в кожаных переплетах, со стальными застежками, свитки пергамента, листки бумаги, испещренные рядами цифр, чертежи и географические карты, подзорная труба, реторты и сосуды странной формы — все это перемешалось в хаотическом беспорядке. Седая сильно облыселая старческая голова низко склонилась над столом. Морщинистая рука что-то быстро чертит на бумаге.

Скрипнула дверь.

— Ты, Марко? — спросил старик и поднял голову.

Свет упал на его лицо. Глубокие морщины тянулись по нему; седая борода спускалась на грудь; ясные глаза кротко смотрели из-под нависших бровей. Это было прекрасное лицо, полное величавого спокойствия старости.

— Я, дядя Карлос, — ответил звучный молодой голос. — Прости, я запоздал — уже давно наступила обеденная пора. Я сейчас принесу плодов и вина…

— Напрасно ты просишь прощения — ты ни в чем не провинился. А за обедом ходить не трудись: добрая Бригитта уже принесла все необходимое.

— Как! Бригитта была здесь?

— Да, она навестила меня, старого отшельника. Я уже пообедал, подкрепись и ты. Вон вино и плоды. Впрочем, тебе, быть может, надоела такая пища? Тогда…

— Нет, нет! — с живостью возразил молодой человек. — Я с удовольствием ем наш неприхотливый обед. Кроме того, с тех пор, как я последовал твоему примеру и перестал есть мясо, и питаюсь одними плодами, я чувствую себя бодрее и свежее.

— Да, эта пища не отягчает желудка, а легкое вино придает бодрость. Мне кажется, что только благодаря такой пище я дожил до моих лет. Обедай же, а я тем временем закончу свою работу.

Старческая голова снова низко наклонилась к столу, рука опять забегала по бумаге. Марко принялся за обед.

Обедал он вяло. Он медленно съел несколько плодов, выпил кружку вина с ломтем белого хлеба, налил еще, отхлебнул глоток и задумался. В своей задумчивости он не замечал, что старец Карлос часто отрывает свои глаза от бумаги и останавливает на нем взгляд, полный грусти.