Андрей Караулов - Русский ад. На пути к преисподней

Ельцин откинул бумаги на стол и потянулся за рюмкой.

– Михал Сергеич-то что… – Полторанин шмыгнул носом, – Михал Сергеич в гроб себя сначала загнал, а теперь – решил шевельнуться, тесно ему в гробу оказалось, не понравилось!

Рюмка скрылась в кулаке так, что ее не было видно, из-под пальцев виднелся лишь маленький кусочек красного стекла.

– А из СНГ, Борис Николаевич, – Полторанин опять шмыгнул носом, – тоже, я думаю, мало что выйдет, да? Кто-нибудь, Гамсахурдиа например, сразу взбрыкнет, иначе его ж свои… местные товарищи не поймут.

Они ж все там, в Грузии, власти хотят, все поголовно, потому и в бутылку лезут… Если человек не знает куда, к какой пристани он держит путь, для него ни один ветер не будет попутным. А надо как, Борис Николаевич? – Полторанин говорил очень спокойно, делая большие паузы, но уверенно. – Братский славянский союз. Братья мы или кто? Плюс, допустим, Назарбаев. А почему нет? Русских в Казахстане полно, каждый второй! Назарбаев – это как приманка, пусть все видят, что дорога открыта! И тут, Борис Николаевич, интересная вещь выйдет: не мы будем виноваты, что кого-то в союз к себе не позвали – да? Это они, ребята с окраин, Гамсахурдиа тот же, виноваты, что к нам не идут…

Ельцин молчал, уставившись в лампу. Полторанину вдруг показалось, что Ельцин совершенно его не слышит, но Полторанин говорил, говорил:

– …А чтобы новые краски, Борис Николаевич, были, чтоб СНГ, значит, не реставрировал СССР, потому что на хрена нам это надо, да? В славянский союз можно, я думаю, и Болгарию пригласить – а почему нет? Тоже славяне…

– Кого? – не понял Ельцин.

– Болгарию! – повторил Полторанин, – на правах конфедерации. Как Бенилюкс: три разные страны как одна… А лучше – Кубу. А что эта Куба болтается, понимаете, там, в океане, как не пришей кобыле хвост? Кастро нам до черта должен, не отдает, так мы весь остров заберем – плохо, что ли? У Франции есть Гваделупа и Таити – заморские территории Ельцина. А у нас будет Куба – заморская территория России. Ведь Кастро в социализм по ошибке попал!

– Шта-а? – Ельцин поднял глаза, – как… попал?..

Он, все-таки, очень быстро пьянел.

– Очень просто, Борис Николаевич: на Кубе верный кагэбэшник был – Алексеев. Жутко грамотный парень, посол. А Кастро в первые дни очень хотел с Кеннеди встретиться, рвался к нему, Кеннеди уперся – упрямый… это – что-то!

Тогда Алексеев… очень спокойно… в посольской резиденции, на Варадеро, объяснил Фиделю за рюмкой чая, что американцы сейчас перекроют Кубе свою, капиталистическую половину планеты, а мы, СССР, если он, моховое болото, к нам быстренько не примкнет, закроем для Кубы другой лагерь, социалистический. А это, извините, – треть Европы плюс Китай! И кому тогда Фидель свой сахар будет продавать?

Фидель задумался – и быстро стал коммунистом!

Но Куба – это на перспективу, Борис Николаевич, а пока – на троих: Россия, Украина и Белоруссия. В России очень любят, когда на троих!

А столица – в Киеве. Мать все-таки. Михал Сергеичу скажем большое спасибо, выпросим ему еще одного Нобеля, чтоб Раиса не очень злилась, и в пять секунд собираем…

– То есть конфедерация славян, я правильно понимаю?.. – перебил его Ельцин.

– Ага, – Полторанин прищурился. – И это отлично будет, да?..

– Я вот шта-а думаю, Михаил Никифорович… – Ельцин вдруг встал, отодвинул штору, – а шта, если…

– Что «если», Борис Николаевич?

– А вдруг он нас всех, – Ельцин резко повернулся к Полторанину, – сразу арестует, понимашь, и – в тюрьму?

– Кто?

– Горбачев.

– В какую тюрьму? – опешил Полторанин. – За что?

– За это самое, Михаил Никифорович!..

Ельцин медленно разжал кулак, и рюмка аккуратно соскользнула обратно на стол.

– Хотел бы я увидеть того прокурора… ага, который подпишет ордер на арест Президента России, – хмыкнул Полторанин. – Как-кой прокурор, если по Конституции каждая республика может выйти из СССР когда угодно?..

– Республика! – Ельцин поднял указательный палец. – Именно республика! А тут один Президент решил. С Полтораниным.

– Так Президент и должен решать за всех, Борис Николаевич…

Свет от лампы успокаивал, даже чуть усыплял, на Полторанина нападала зевота. Он старательно прикрывал рот рукой, стараясь показать, что ему крайне важен этот разговор.

– Есть Хельсинки, – упрямо продолжал Ельцин, – принцип нерушимости границ. Брежнев подписывал…

– Он подписывал, вот пусть с него и спрашивают! – махнул рукой Полторанин. – При чем тут Брежнев? Ельцин за Брежнева не отвечает.