Станислав Гагарин - Мясной Бор

Когда война с Германией стала реальностью, Тимошенко обреченно ждал, что именно его обвинит Сталин в неудачах Красной Армии, вызванных, как вождь сам заявил об этом 3 июля, неожиданностью нападения. Но пока все обходилось.

« Пока , — отстранение думал Тимошенко, сдержанно здороваясь с Поскребышевым и принимая от него традиционный стакан с крепким чаем, им помощник Сталина угощал только избранных, и Семен Константинович относился к их числу. — Но это когда-нибудь кончится. Может быть, даже сегодня…»

Маршал Тимошенко давно уже свыкся с мыслью, что рано или поздно и его не минует чаша сия. Он положил за правило всегда считать себя находящимся под обстрелом. Заденет или не заденет тебя осколок неприятельского снаряда, подловит вражеская пуля или нет — не тебе решать. Подобный фатализм помогал не только выстоять, но и сохранять при этом чувство собственного достоинства, не терять лица, что в сталинском окружении удавалось далеко не каждому.

Поскребышев подтвердил, что действительно есть смысл находиться под рукой. Товарищ Сталин работает над ответственным документом, беспокоить его нельзя ни под каким видом, но в любой момент он может вспомнить о вызове Тимошенко.

Чай был вкусный. Тимошенко знал, что именно такой пьет вождь, и ему вдруг стало смешно от парадоксальности положения.

«Как в кино», — помыслил он любимым присловьем, и из глубин памяти выплыл забавный эпизод предвоенной поры. Он был тогда уже наркомом обороны и удостаивался по статусу особой чести смотреть вместе с товарищем Сталиным и членами Политбюро новые кинофильмы. В маленьком просмотровом зале за каждым было закреплено постоянное место. Сам вождь устраивался в переднем ряду между двумя крепкими парнями из охраны. Маршалу Тимошенко, человеку большого роста, он отвел позицию сразу за собственной спиной.

Однажды, когда все было готово для демонстрации фильма, припоздал Калинин. Сталин, для которого кино было одним из любимейших развлечений, уже нетерпеливо посматривал на входную дверь, когда в ней возник вдруг Михаил Иванович.

— Опять все вместе, — заговорил он, окинув взглядом высший партийный синклит с вождем народа во главе, — опять никаких мер безопасности… А если ворвется сюда террорист да бросит в нас всех бомбу? Разом обезглавит партию, осиротит страну…

Шутил ли так странно всесоюзный староста или говорил всерьез, Семен Константинович так и не понял. Но в этот момент вдруг погас свет. Когда снова загорелся, Тимошенко увидел перед собой пустое кресло. Сталина в нем не было.

Маршал растерянно привстал, наклонился вперед и увидел, как вождь выбирается из-под кресла, развертывая рукой платок: он любил, чтоб они были большими и белыми.

— Платок, понимаешь, уронил, — несколько смущенно, но быстро овладев собой, проговорил Сталин, зорко постреливая глазами по сторонам, чтобы определить, кто и как реагирует на случившееся.

Но все сделали вид, будто ничего не произошло.

Сейчас Тимошенко подумал, что многое бы отдал за несбыточную возможность выехать с Верховным на Южный фронт и под палящими лучами июльского солнца пройтись под грохот канонады с ним по переднему краю наспех вырытых пехотой окопов. Интересно, как бы он повел себя под бомбежкой?

Товарищ Сталин не знал о том, какие крамольные мысли посетили голову маршала Тимошенко. Дописать вчера приказ ему не удалось, он споткнулся на необходимости как-то обосновать обращение к опыту Гитлера, но путного ничего не нашел, и сегодня решил действовать напрямую, без обиняков, и написал:

«После всего зимнего наступления под напором Красной Армии, когда в немецких войсках расшаталась дисциплина, немцы для восстановления дисциплины приняли некоторые суровые меры, приведшие к неплохим результатам. Они сформировали более 100 штрафных рот из бойцов, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, поставили их на опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, далее, около десяти штрафных батальонов из командиров, провинившихся в нарушении дисциплины по трусости или неустойчивости, лишили их орденов, поставили их на еще более опасные участки фронта и приказали им искупить кровью свои грехи. Они сформировали, наконец, специальные отряды заграждения, поставили на позиции неустойчивых дивизий и велели им расстреливать на месте паникеров в случае попытки самовольного оставления позиций и в случае попытки сдаться в плен…»