Валентин Тарасов - Чеслав. Ловец тени

Однако, несмотря на всю грозность старика, Горазд вдруг рассмеялся продолжительно и заливисто, будто верховный жрец сказал чушь веселящую.

— К Миролюбу! — Он даже согнулся от смеха, но ког­да, отсмеявшись, разогнулся, на лице его была лишь лег­кая улыбка сомнения, которая по мере того, как он гово­рил дальше, сменялась жестким презрением. — Да на что твой тщедушный Миролюб готов ради Великих? Покло­ны им подобострастно гнуть да хвалу воздавать? А когда на защиту их стать понадобилось? Да поплатиться за то жизнью? Готов ли он?

В мгновение ока Горазд сперва присел, а после резко распрямился и, схватившись за крайнее бревно, вдруг прыгнул на деревянное сооружение кострища, столкнув находящегося там Миролюба. Сброшенный жрец от не­ожиданности с глухим возгласом растянулся на земле. Но ни Чеслав, ни Колобор не обратили на это никакого вни­мания, поскольку взгляды их были прикованы к так лов­ко взлетевшему на возвышение жрецу.

«Да, мужу с такой ловкостью да силой нелегко проти­востоять», — не к месту подумалось Чеславу.

И тут молодой охотник заметил, что в руке Горазд дер­жит глиняный горшок. Очевидно, чтобы взять его, он и приседал к земле перед прыжком на деревянное возвы­шение. Но раньше, чем Чеслав сообразил, зачем жрецу этот горшок, старый волхв понял это.

— Не делай того, Горазд! — повелительно крикнул Ко­лобор.

— Отчего же? — с презрительной улыбкой спросил млад­ший жрец. — Ты ведь сам Чеславу, когда он выпытывал, что погубившему соплеменников наших будет, ответил, что смерть, какие бы благие намерения за теми погибелями ни стояли! Так я готов принять ее! Чужаки сказывали, что их муж за веру смерть принял в муках! Сыном их бога назван! Так и мне в том страха нет — сгинуть, а только радость... За Великих! За веру, предками нам завещанную, за то, что преданно сохранил ее от скверны. И чтоб примером на­глядным другим было, как поступать впредь надо!

«Горшок-то с углями для того, чтобы кострище раз­жечь!» — пронеслось в голове Чеслава.

Горазд взмахнул рукой и что было силы ударил горш­ком по деревянным жердям так, что только черепки раз­летелись, а с ними и тлеющие угли, от которых рванулись во все стороны огненные искры.

Вырвавшись на свободу и резво разбежавшись по насти­лу, пламенные частицы тут же нашли для себя щедрую по­живу. От их жара вмиг вспыхнула сухая трава, заложенная между бревнами нарочно для того, чтобы костер мог быстрее разгореться. И теперь он разгорался, креп и ширился, с бе­шеной быстротой охватывая деревянный настил. Только сейчас на этом настиле было не мертвое тело, а живой муж.

Горазд же, казалось, и не замечал, что возле его ног раз­растается губительное огненное пламя. Он с полным спо­койствием и даже явным вызовом смотрел на стоящих внизу мужей, а заметив на их лицах смятение, лишь побе­доносно улыбнулся и так стоял неподвижно какое-то время. Затем вздрогнул и, словно потеряв к ним всякий инте­рес, вспомнив о более важном, устремил взгляд к небесному светилу Даждьбогу Солнце и, воздев руки, принялся страст­но шептать, говорить, а после и кричать ему хвалу.

Между тем набирающее силу пламя уже вплотную по­добралось к тому месту, где стоял молящий светило Го­разд. Жадные языки огня, один за другим, принялись ли­зать его ноги, пытаясь укусить все выше и выше...

Не выдержав этого зрелища, Миролюб дернулся было в его сторону, но неожиданно крепкая и властная рука Колобора удержала его на месте. И ему оставалось лишь отвести взгляд, чтобы не видеть, как огонь пожирает его товарища. Сам же старик, на лицо которого падали горячие отблески огня, казалось, с холодным спокойствием наблюдал за происходящим. И лишь крепко сжатые в пу­чок, побелевшие губы, выдавали его чувства.

А беспощадный огонь, вцепившись в штаны и сорочку Горазда и прожигая их насквозь, добирался до его тела. Яв­но не в силах терпеть невыносимую боль, жрец принялся сперва раскачиваться из стороны в сторону, продолжая взы­вать к огненному божеству, а после, поднимая то одну ногу, то другую, и вовсе пустился в какую-то дикую пляску, слов­но стараясь переплясать неистовые языки пламени. Горя­щий заживо, он уже не просил, не кричал, а выл дико, ис­ступленно, за гранью человеческого голоса, все продолжая и продолжая двигаться по охваченному огнем помосту.

От этого терзающего слух безумного воя по телу Чесла­ва пробегали мурашки, но жалости к пылающему челове­ку он не испытывал. Парень смотрел на корчащуюся, охва­ченную огнем фигуру Горазда и видел в языках пламени, пожирающих его, горящую заживо семью Молчана, уми­рающих в муках от смертельной отравы родичей Кудря­ша, пронзенного стрелой Блага... В его глазах это горел не человек, а лютый, взбесившийся зверь, безжалостно за­грызший членов своей стаи, своего племени...