Игорь Минутко - Бездна (Миф о Юрии Андропове)

«Черный список» был отвергнут — без комментариев, но твердо.

И опять Председатель КГБ был в полном недоумении: «Почему?…»

До конца разобраться в ситуации Юрий Владимирович не успел, хотя кое-что начал понимать — в его трудные размышления вмешались грозные события: августовской ночью 1968 года советские танки вошли в Чехословакию, подмяв своими гусеницами «пражскую весну». «Танки идут по Праге, танки идут по правде…»

Зыбкую атмосферу неустойчивости, брожения, первоначальной паники, а затем скрытой от общественности свары на верху — из-за чехословацких событий — Андропов решил использовать в своих целях: он выпустил силы Русской партии из подполья (или полуподполья), где они пока пребывали, стремясь вырваться оттуда для активной деятельности — во благо «Великой России».

А эти силы — Председатель КГБ уже полностью владел информацией, имел устойчивые надежные контакты — были сосредоточены в трех средах. Это национал-шовинисты в гражданских кругах, прежде всего в так называемой творческой интеллигенции: писатели, журналисты, художники, артисты, а также представители технической элиты, в основном связанной с военно-промышленным комплексом; затем армия (пожалуй, там — в Министерстве обороны, в Генштабе, в штабах всех родов войск — были основные боевые резервы Русской партии); наконец, это его, Юрия Владимировича Андропова, ведомство на Лубянке: уж он-то за год изучил настроения вторых и третьих — по рангам — лиц после него в кабинетах КГБ.

Теперь предстояло объединить все эти три силы в один могучий кулак.

…Председатель КГБ полулежал на диване, на веранде своей дачи. Поднималась тупая, саднящая боль в левом боку, в области почки.

«Скорей бы приехали!» — Юрий Владимирович взглянул на часы.

Воробьи с карниза улетели, весеннее солнце ушло за крышу, на взрыхленных клумбах лежали резкие, контрастные тени от яблонь.

Сейчас, вспоминая свой долгий тяжкий путь, путь длиною в пятнадцать лет, наполненный одним: борьбой, борьбой, борьбой! (и враги со всех сторон), прогнозируя в уме ближайшие события и предчувствуя близкую развязку («Больше ошибаться нельзя»), Андропов вспомнил встречу, случившуюся в 1968 году, во время подавления «пражской весны», «когда мы…— Председатель КГБ горько усмехнулся,— вышли из подполья».

К нему на аудиенцию запросился журналист, начинающий писатель, сценарист, их бывший агент в Англии, который завалил — еще при Семичастном — ответственную и, казалось, блестяще подготовленную операцию. После чего он был разжалован и приносил пользу Комитету лишь в качестве секретного сотрудника, или «сексота», на Высших литературных курсах при Союзе писателей СССР, где числился слушателем.

Изучив досье Сергея Дмитриевича Жаковского, Андропов в тот день с интересом ждал визитера — из документов возникала довольно любопытная фигура. Юрий Владимирович в каждом русском патриоте, с которым ему доводилось встречаться впервые, старался доискиваться первопричин национал-шовинистического «миросозерцания». Судя по документам, в случае Сергея Дмитриевича Жаковского кое-что в этом плане просматривалось.

Дело в том, что доморощенный литератор рвался на прием к Председателю КГБ с идеей документального фильма, «сверхзадача которого,— говорилось в письме на имя Андропова,— раскрыть глаза русскому народу. Показать ему, кто повинен во всех наших национальных бедах». Замысел фильма пришелся по душе начальнику Политического управления армии и военно-морского флота генералу Алексею Алексеевичу Епишеву, с которым в ту пору Юрий Владимирович поддерживал тесный контакт, все на той же почве «русской идеи», фанатичным и целеустремленным сторонником которой был генерал Епишев. Он и выхлопотал своему протеже эту встречу у Председателя КГБ. В тот день Алексей Алексеевич — по личной просьбе — тоже присутствовал в кабинете Андропова, видимо желая всячески поддержать молодого сценариста с его патриотическим замыслом.

Сергей Дмитриевич Жаковский явился в срок, минута в минуту.

В кабинет вошел высокий, вкрадчивый, улыбающийся молодой мужчина, и первое, что бросилось в глаза,— это несколько бугристая, нездоровая кожа на его лице. Потом внимание останавливалось на его серых, быстрых, умных глазах, главным выражением которых была настороженность. Пожатие его руки было сильным, энергичным, но ладонь оказалась влажной от пота («Волнуется»,— подумал Андропов и потом, когда гость был усажен на стул, незаметно вытер руку носовым платком под своим столом).