— А…— неожиданно перебивает Янош Кадар. И Андропов уже знает, какой сейчас будет задан вопрос. Он готов к нему, но все-таки была надежда, что его собеседнику хватит политического такта и… сработает сидящий во всех них страх и осмотрительность, внедренные в верных вассалов его недавним ведомством (впрочем, оно и сейчас его…). — А что же товарищ Брежнев? Как…
Юрий Владимирович останавливает Яноша Кадара не резким, но в то же время повелительным жестом руки:
— Во-первых, мы сделаем все, чтобы поправить здоровье Леонида Ильича. Но для этого он должен быть освобожден от тяжкого груза руководства державой. Этот великий человек, простоявший на своем посту бессменно восемнадцать лет,— в голосе Юрия Владимировича появился пафос,— заслужил настоящий полный отдых. И посему, и это во-вторых,— вся страна в ближайшее время с почетом проводит его на пенсию. Леонид Ильич будет самым знаменитым пенсионером нашего государства. Уверяю вас, Янош, тот день, в который вождю советского народа будет вручена пенсионная книжка, станет всенародным праздником благодарности и хвалы… Да, да! Леонид Ильич заслужил такой триумф!
— Заслужил! — как эхо повторил Янош Кадар, не сумев скрыть облегчение в своем голосе.
— Я же надеюсь,— с напором закончил Андропов изложение главного тезиса своего сообщения,— что венгерские товарищи, учитывая и свои интересы, прежде всего в области реформаторской деятельности, поддержат мою кандидатуру на высший пост Советского Союза, когда этот вопрос будет поставлен историей на повестку дня.
— Можете не сомневаться, так и будет!
— Спасибо, Янош! — Андропов протянул руку Кадару, которого именно он в кровавом ноябре 1956 года поставил во главе Венгрии. Рукопожатие было крепким и долгим.
Затем Андропов, почти демонстративно, взглянул на ручные часы — было без восьми минут три часа.
— Да, Юрий Владимирович! — заспешил Янош Кадар.— Все готово для возложения венка. Привезенная вами лента…
— Так едем! — перебил высокий — самый высокий — московский гость и верный друг венгерского народа.
…Этот жест он задумал еще в Москве — венок алых роз к подножию памятника советским воинам — освободителям Венгрии и Будапешта от гитлеровского фашизма на горе Гелерт, лично от него.
Памятник оказался совсем рядом с замком, где только что состоялась аудиенция. По узким средневековым улочкам, слабо освещенным, следовал кортеж из нескольких машин — теперь в мероприятии принимала участие вся советская делегация. И, кроме того, в бежевой «Волге» ехали полусонный «чрезвычайный и полномочный посол СССР в Венгерской Народной Республике» и атташе посольства по культуре; их час назад вытащили из теплых постелей, только что им пожал руки Юрий Владимирович, при этом пристально, гипнотизирующе смотрел в глаза, и этот ночной взгляд поверг дипломатов в трепет и смятение. Они толком не могли понять, что происходит, не ведая, конечно, что для Андропова оба — лишь источники информации, нацеленной на советскую колонию в Венгрии, и не только на нее.
Но вот и памятник. Он стоит на возвышении, с площадки которой открывается широкая панорама на Дунай, на левобережную часть венгерской столицы — Пешт. Уже еле заметно посветлело небо, на его фоне стали различимы крыши домов, кроны замерших деревьев — тихо, ни единого дуновения ветерка. Душно. («Душно,— думает Андропов.— Нечем дышать…») Огни Пешта, ушедшие к самому горизонту, не кажутся такими яркими, как два часа назад. В Дунай упало небо. Оно все в ярких звездах.
Памятник подсвечен двумя прожекторами. Может быть, они включены специально, по случаю прибытия высокого московского гостя? По бокам памятника застыл почетный караул. Попарно солдаты венгерской национальной гвардии в ярких парадных мундирах. Ну, караул-то уж точно — поставлен для Андропова.
Юрий Владимирович выходит из машины. Несколько магниевых вспышек фотокамер. Осторожно повернувшись, он видит в стороне за широкими спинами телохранителей несколько журналистов, человек семь или восемь.
«Молодец Илья Евгеньевич»,— удовлетворенно думает глава Советского государства, пока не официальный. («Терпение, господа и товарищи! Терпение…)
У себя в стране ночное блицтурне держится в строжайшей тайне, хотя, естественно, завтра же о нем будут знать все члены Политбюро и конечно же Леонид Ильич Брежнев, если он в состоянии еще что-то понимать и чем-то интересоваться.
Здесь, в Европе, эти краткие визиты тоже особо не афишируются. Однако и секрета из них делать не стоит. Небольшая утечка информации — для прессы — здесь, в Венгрии, осторожно, незаметно, деликатно. («Умница, умница этот Царевский. Я в нем не ошибся».) А дальше — покатится само собой, от пронырливых умников с диктофонами, теле— и фотокамерами ничего не утаишь. И завтра к вечеру («То есть не завтра! Сегодня к вечеру!») о его блицтурне и встречах с тремя лидерами восточноевропейских социалистических стран будет знать весь западный мир.
Читать дальше