Александр Лоза - Не изменяя присяге

Начинало смеркаться. Мичман посмотрел на часы. Время до возвращения на «Разящий» еще было. Предстоит постановка в док. После дока — выход в море. «Как там сложится?» — подумал он. Потянуло посидеть в уютной, комфортной обстановке и хорошо поужинать.

В самом начале бульвара Эспланады, со стороны залива, среди деревьев расположился небольшой ресторан. Здание ресторана — стеклянный шатер с двумя боковыми стеклянными эркерами; все в огоньках электрических лампочек, видных сквозь зеркальные стекла, манило теплом и уютом. Войдя через бесшумную стеклянную дверь мичман сразу — еще с порога — услышал завораживающую мелодию только входящего в моду танго. Раздевшись, он присел за крайний столик у окна. Небольшой оркестр прекрасно знал свое дело. Повернувшись и подняв руку, чтобы подозвать кельнера, Бруно уловил свое отражение в зеркальной стене напротив.

Форма всегда сидела на нем отлично. Идеальная белизна воротничка, черный тщательно повязанный галстук, еще не потускневшее золото погон и юношеский сияющий взгляд.

Двадцать два года — черт возьми!

— Что угодно господину мичману? — чуть нараспев, раздался голос финна-официанта. На свежую скатерть легла книжечка меню в кожаном переплете с бронзовыми виньетками.

Покинув ресторан, он зашагал по притихшему ночному Гельсингфорсу в сторону порта. Синие холодные лампочки уличных фонарей, вкрученных с началом войны, для уменьшения заметности города с воздуха, ничего не освещали и внизу. Город остерегался бомб с германских цеппелинов, бесшумно прилетавших время от времени со стороны моря. Ночи в апреле на широте Гельсингфорса бледные, почти без звезд, предвестники знаменитых белых ночей.

Ветер стих, и воздух окутался ароматом зацветающей в парках сирени. В памяти всплыла и тихо звучала мелодия танго. В такие минуты жизнь кажется прекрасной и вечной.

Первый раз я попал в Хельсинки в 1996 году, в апреле месяце. Это была моя первая заграничная поездка. С чувством душевного трепета проводил я взглядом промелькнувшие в вагонном окне поезда «Сибелиус» невысокие столбики границы СССР. Я — за границей. Но, выйдя из здания железнодорожного вокзала на улицу Маннергейма, пройдя по Эспланаде и оказавшись на Сенатской площади у знаменитой лестницы кафедрального собора, я окунулся в русский мир, в российскую историю. Памятник русскому императору, российская имперская архитектура. Слева от меня возвышалось строгое здание главного корпуса университета, справа — белоколонное здание Сената. Вспомнилось когда-то прочитанное о Хельсинки — Белая столица Севера.

В пору моей курсантской юности, когда я зачитывался романами Соболева «Капитальный ремонт», Лавренева «Синее и белое», рассказами Колбасьева, главная база Российского Императорского флота казалась мне чем-то очень далеким и недоступным. Чарующие звучания названий: Гельсингфорс, Свеаборг, Эспланада — заставляли меня с жадностью вчитываться в описания службы и жизни блестящих русских морских офицеров, овеянных славой Наварина и Синопа и, как нас учили, бесславием Порт-Артура и Цусимы. Со временем все оказалось иначе. Собственная служба на Крайнем Севере не то что бы притупила юношеский романтизм, но отодвинула ее куда-то вглубь, в отдаленные потайные уголки души. Но стоило мне вступить на гранитные плиты Эспланады, как я почувствовал, что судеб морских таинственная вязь начинает плести свои узоры. Мне показалось, что время сместилось на восемьдесят лет назад, и я вдруг мысленно увидел белые офицерские кителя, золото кортиков и погон, заполнивших улицу. Гельсингфорс жил своей жизнью 1916 года.

27 апреля, среда. 1916 г. Гельсингфорс.

«15:00 Эскадренный миноносец “Разящий” снялся с якоря и швартов и вошел в плавучий док ».

(РГАВМФ. Ф. 870. Оп. 1. Д. 60217)

Мичман Садовинский впервые в своей офицерской жизни участвовал в доковании корабля. Миноносец втягивался в узкое тело дока незаметно для глаза, сантиметр за сантиметром. Бруно с волнением ожидал того загадочного момента, когда корабль, медленно обсыхая, сам станет сушей.

Швартовая команда, выбирая и травя тросы, располагала миноносец строго по осевой линии дока. После откачки балласта и всплытия дока корпус миноносца, опершись на кильблоки, обнажился ниже ватерлинии. Запахло морскими водорослями и тиной.

Старший боцманмат распределил матросов по работам: одни скребками скоблили борта миноносца, обернув головы старыми тельняшками на манер бурнусов, оставив узкую щелку, чтобы не попадали в глаза осколки ракушек, счищали с бортов обрастания — раковины моллюсков, водоросли, ржавчину, другие грунтовали очищенные участки корпуса и красили их.