Виктор Поротников - Утонуть в крови - вся трилогия о Батыевом нашествии

Татары направились к своим лошадям, но рыжебородый посол задержался на месте, обратившись по-половецки к купцу Якову:

— Возвращайся обратно к нам, Якевша. Хан Кюлькан готов простить тебя. Твой дружок Мосха скучает по тебе. Он удивлен твоим бегством.

— Передай хану Кюлькану, посол, что я плюю на него. Вот так! — Яков смачно сплюнул себе под ноги. — А недоумку Моисею передай от меня, что у него вместо головы задница, коль он добровольно согласился служить такому гнусному отродью, как хан Кюлькан и вся его родня!

Выслушав ответ Якова, прозвучавший тоже по-половецки, рыжебородый посол коротко рассмеялся, сверкнув белыми крепкими зубами.

— Я, конечно, донесу сказанное тобой, Якевша, до нужных ушей, но остерегись в будущем попадаться живым в плен к хану Кюлькану, — сказал рыжебородый. — Прощай!

— Прощай, Хуту! — промолвил Яков. — На тебя я зла не держу.

Купец двинулся к приоткрытым воротам, в которых уже скрылись сотник Лукоян и толмач Шестак.

Рыжебородый Хуту, вскочив на коня, вновь окликнул Якова:

— Эй, Якевша! Хан Бури потерял одну из своих младших жен после ночного нападения рязанцев. Она, случаем, не у вас в плену?

— У нас, Хуту, у нас! — обернулся на окрик купец.

В следующий миг Яков нырнул в темный межстворовый проем чуть открытых ворот, которые со скрипом захлопнулись за ним.

Трое татарских послов, гикнув на своих приземистых лошадок, сорвались с места в галоп и поскакали по заснеженной дороге в сторону татарских становищ.

Не прошло и двух часов, как татары вновь оказались перед Ольговскими воротами. Это были те же трое глашатаев и с ними еще трое верховых воинов, которые подогнали почти к самому валу Рязани трое саней-розвальней, на которых лежал какой-то груз в мешках. Глашатаи кричали рязанцам, чтобы те не стреляли в них из луков, мол, они доставили подарки рязанскому князю от Бату-хана. Оставив сани и запряженных в них коней перед Ольговскими воротами, татары умчались прочь, размахивая плетками.

Тысяцкий Яволод приказал открыть ворота. Княжеские гридни быстро загнали сани в город, после чего ворота снова захлопнулись.

Когда ратники развязали мешки на санях, то из них посыпались на снег отрубленные человеческие головы, около трех сотен мужских голов, бородатых и безусых. Некоторые головы были рассечены саблей, у иных голов не было то глаза, то уха, то носа… Среди мужских голов оказалось два десятка женских голов с длинными косами.

Те из ольговичей, что нашли прибежище от мунгалов в Рязани, стали опознавать кто голову брата, кто отца, кто мужа или сына. Поскольку большинство беженцев из Ольгова были женщины, они быстро сбежались к саням со страшным грузом и разобрали останки своих родных и близких мужчин. Рязань наполнилась горестным женским плачем.

Побывала у Ольговских ворот и Сбыслава. В дом к своей сестре Улите она вернулась постаревшая от горя, неся в руках головы мужа и сына. Вступив в теплое жилище, Сбыслава сняла с головы платок и бессильно опустилась на скамью у входной двери. Ольга и Варвара, о чем-то тихонько шептавшиеся в уголке, враз примолкли.

Улита же невольно вскрикнула, глянув на сестру.

Сбыслава посмотрела на нее с недоумением.

— Чем я тебя так напугала? — сдавленным после недавних рыданий голосом спросила Чернавка.

— Милая, у тебя появилась седая прядь! — промолвила Улита, прижав сестру к себе.

— Стало быть, в Чернавки я больше не гожусь, — хмуро пошутила Сбыслава. Она тут же озабоченно добавила: — Как мне мужа и сына хоронить? Негоже погребать головы отдельно от тел, не знаю, что и делать.

Улита ничего не сказала на это сестре, ее плечи содрогались от безудержных рыданий.

Уже вечером этого же дня татарские глашатаи опять подъехали к Ольговским воротам, желая услышать решение рязанского князя после вручения ему «подарков» Бату-хана.

— Эй, рязанцы, скажите своему князю, пусть он покорится Бату-хану! — кричали татарские послы, разъезжая на конях вдоль крепостной стены. — Цена мира — это всего-то десятина от вашего и княжеского достояния.

На этот раз с татарскими послами разговаривал боярин Твердислав, высунувшись в бойницу и глядя на них сверху со стены.

— Передайте Батыю: когда всех нас не будет, тогда все наше достояние вам достанется, — сказал Твердислав. — Это наш окончательный ответ! А дочерей своих мы скорее сами убьем, чем выдадим на позор Батыге и его степной своре!

Татарские глашатаи уехали и больше не возвращались.