Виктор Поротников - Утонуть в крови - вся трилогия о Батыевом нашествии

— Здравая мысль, брат! — обрадовался Бучен, находившийся в дальнем родстве с ханом Бури. — Сметем свирепых урусов камнями!

Одобрили эту задумку Бури и Тохучар-нойон.

Хмурым февральским утром по заснеженному льду Москвы-реки мимо лесистых крутых берегов ехал одинокий всадник на рыжем коне. Всадник был молод и безус, под его коротким полушубком поблескивала множеством сцепленных колец кольчуга, на голове красовалась шапка с лисьей опушкой, за плечами висели лук и колчан со стрелами.

Наездник не столько озирался по сторонам, сколько вглядывался вперед, попутно изучая следы на снегу. С первого взгляда было видно, что некогда этим же путем прошло великое множество конников и санных обозов.

Вдруг из-за изгиба речного берега вынырнули двое саней, запряженных тройкой разномастных лошадей. Сани мчались навстречу одинокому наезднику.

Тот придержал коня и выдернул лук из кожаного саадака у себя за спиной. Он потянулся было и за стрелой, но передумал и опустил руку. Его зоркие глаза распознали русичей в сидящих на санях людях.

Сани быстро приближались.

Передняя тройка замедлила бег, а затем и вовсе остановилась в нескольких шагах от всадника. Встала и вторая тройка, окутанная клубами пара, вырывающегося из ноздрей разгоряченных лошадей.

— Ба! Да это же Улеб! — раздался удивленный возглас молодого возницы с передних саней. — Откуда ты, друже?

Возница соскочил с облучка и, заметно прихрамывая, направился к всаднику.

— Ты ли это, Родион? — промолвил Улеб, сойдя с коня на снег.

— Неужто не признаешь? — Родион обхватил Улеба за плечи.

— Что у тебя с лицом? — спросил Улеб, разглядывая грубо сшитые нитками багровые рубцы на лбу и щеке Родиона.

— Татары в сече поранили, — отмахнулся Родион, — но и я в долгу не остался. Запомнят нехристи дружину Евпатия Коловрата!

— Получается, я опоздал, — огорчился Улеб. — Где же случилась сеча с нехристями?

— Недалече от града Владимира, — ответил Родион, смахивая иней со своих ресниц. — Токмо, по сути дела, стычек-то с татарами было много. В этих стычках почти вся наша дружина полегла. А в последней сече на Берендеевом болоте пал и боярин Евпатий.

К Улебу и Родиону подошел возница со вторых саней. Это был инок Трофим.

— Тело Евпатия с нами, — сказал он. — Батый позволил нам похоронить боярина в его отчине. Вот везем скорбный груз в Рязань.

— А на твоих санях чьи тела лежат? — обратился к Родиону Улеб.

— Пойди, взгляни, — чуть усмехнулся Родион.

Улеб заглянул в неглубокий санный каркас, оплетенный ивовыми прутьями, и увидел троих раненых, лежащих на соломе и укрытых овчинами. Двое из них крепко спали, а третий, слыша разговор возниц с Улебом, приподнялся на локте. Это был Лукоян, бородатое лицо которого тоже было в рубцах и ссадинах.

— Здрав будь, младень! — слабым голосом поприветствовал Лукоян Улеба. — Куда поспешаешь?

— Хотел бить татар вместе с полком Евпатия Коловрата, да вот замешкался в пути с двумя девицами, — с печальным вздохом проговорил Улеб. — Они тоже на войну спешили, но простудились по дороге. Я пока их до теплого жилья довез, несколько дней потерял.

— Это, случаем, не Милослава с Пребраной были? — поинтересовался Лукоян.

— Они, пострелицы! — улыбнулся Улеб.

— Ох и достанется от меня Пребране! — сердито обронил Родион. — Ведь она обещала мне не браться за оружие!

Улеб захотел узнать, как погиб храбрый боярин Евпатий.

— Мы-то с Трофимом угодили в плен к мунгалам за день до гибели Евпатия Коловрата, — хмуро проговорил Родион, — поэтому не участвовали в сече на Берендеевом болоте. Лукоян тебе расскажет, он был с Евпатием до конца.

Лукоян отпил воды из кожаного татарского бурдюка и скорбным голосом поведал о том, как татары, после неудачных попыток одолеть рязанцев в рукопашной схватке, подтащили к Берендеевой топи камнеметные машины и полдня обстреливали камнями остров посреди болота, где засели последние из уцелевших ратников Евпатия Коловрата. Камни, летевшие с огромной силой с разных сторон, крушили древний частокол и остатки языческих строений, ломали деревья. Спасения от этого смертоносного каменного града не было нигде на острове. Русичи погибали один за другим от ударов камней, свист и гул которых распугал всех лесных птиц в ближней округе.

— Боярин Евпатий пал одним из первых, так как был велик ростом и виден издалека, — сказал Лукоян, завершая свой печальный рассказ. — Меня оглушило падающей сосной. Когда я очнулся, мунгалы были уже на острове. Нехристи положили тело Евпатия на древки копий и отнесли в свой стан. Туда вскоре прибыл сам Батый, который повелел своим братьям и нукерам отдать воинские почести мертвому Евпатию. Меня и прочих пленных русичей Батый распорядился отпустить на все четыре стороны, отдав нам прах Евпатия для погребения.