Виктор Поротников - Утонуть в крови - вся трилогия о Батыевом нашествии

Трофим торопливо спустился в свою келью.

Там, на столе, лежала раскрытая книга, на одной из страниц которой чернели записи, отражавшие ход событий с самого начала осады Рязани ордой Батыя.

Трофим обмакнул в чернила заостренное писало и, задержав дыхание, чтобы не дрожала рука, написал: «Сего года 6745-го декабря 21-го дня пала Рязань под натиском безбожных татар».

Поражение тургаудов в сече с рязанцами повергло Бату-хана в растерянность и озлобление, ибо такого еще не бывало. Во всяком затруднении, когда враг стоял насмерть, чтобы переломить ход тяжелого сражения или нелегкой осады, обычно бросали в битву тургаудов как головной отряд. Такой таран из опытнейших батыров всегда доселе оправдывал свое назначение. Тургауды не только неизменно одолевали любого неприятеля, но и несли при этом очень небольшие потери.

И вот передовой отряд тургаудов в схватке с рязанцами оказался в окружении и погиб до последнего человека.

Бату-хан в присутствии жен и советников накричал на своих родных братьев Берке, Шейбана и Тангута, которые, по его мнению, упустили из рук победу, своевременно не поддержав хана Кюлькана, отряды которого уже почти ворвались в Рязань. Досталось от Бату-хана и его двоюродным братьям — Хайдару, Менгу и Бучену, бесславно вернувшимся в тот день от южного вала Рязани. Гуюк-хану разгневанный Бату повесил плеть на плечо — так у монголов выражалось презрение к трусам. Бату-хан полагал, что Гуюк-хан слишком поспешно отступил от восточного вала Рязани, тем самым не дав воинам Кюлькана и Батыевым тургаудам закрепить первоначальный успех.

Предводители монгольского войска покинули ставку Бату-хана рассерженные и раздосадованные. Эти люди считали себя равными Бату по своему рождению. Кое-кто из них полагал, что главенство Бату над общемонгольским войском в этом походе есть результат интриг Ори-Фуджинь, матери Бату, и его дяди Джагатая, уязвленного тем, что верховная власть над коренными монгольскими улусами досталась не ему, а его младшему брату Угэдею.

Сыновья Угэдея, Гуюк-хан и Урянх-Кадан, и вовсе открыто поговаривали, что стоять во главе монголов в походе на Запад более пристало кому-то из них двоих, а не Бату.

Эта скрытая, а иной раз и явная неприязнь среди царевичей-чингизидов часто гасила их рвение на поле битвы, так как честолюбивые родичи Бату желали обогатиться военной добычей, но при этом им не хотелось делиться с Бату славой побед.

Вот почему, когда Бату-хан в гневе приказал, невзирая на ночь, выкатить на лед Оки камнеметы и обстрелять огненосными сосудами рязанский детинец, это вызвало яростное сопротивление со стороны двоюродных братьев Бату. В результате приказ Бату выполняли лишь воины из тумена хана Бури, на которых лежала обязанность охранять осадные машины. Даже когда лед на Оке стал ломаться и камнеметы начали тонуть в реке, никто из ханов-чингизидов не поспешил на помощь воинам хана Бури, которые изо всех сил старались спасать тонущие баллисты и катапульты.

Назначив на следующее утро общий штурм Рязани, Бату-хан доверил верховное начальство хану Кюлькану за его неизменное почтение к нему. Это не понравилось Гуюк-хану и Урянх-Кадану, которые задумали вырвать у Кюлькана славу взятия Рязани.

Ночью братья-царевичи послали полсотни воинов-кебтеулов, чтобы те бесшумно перебили рязанских дозорных на восточном валу. Маскируясь под убитых, воины Гуюк-хана и его брата сумели подкрасться вплотную к русским дозорам. Истребив караульных на валу, кебтеулы проникли в Рязань.

Незадолго до рассвета в станах Бату и Кюлькана воины только начали подкрепляться пищей, чтобы с восходом солнца двинуться на штурм. А в это время тумены Гуюк-хана и Урянх-Кадана уже завязали сражение с русичами на улицах Рязани.

Рязанцы хоть и спохватились слишком поздно, тем не менее не собирались складывать оружие или спасаться бегством.

Васса пробудилась от яростного собачьего лая. Их кобель с рычанием нападал на каких-то чужих людей, заполнивших двор. Глянув в окно, Васса сумела разглядеть сквозь искажающую толщу фряжского стекла сверкнувшую на замахе кривую саблю. После чего раздался громкий предсмертный собачий визг.

«Татары!» — мелькнуло в голове у Вассы.

Васса бросилась было будить дочь, но Пребрана уже проснулась сама. Она сидела на постели в тонкой исподней сорочице с распущенными по плечам волосами, растревоженная доносившимися со двора звуками.