Максим Яковлев - В годы отрока Варфоломея

Старец выслушал.

— А что скажу вам, радуйтеся, родители чада благословенного. И не бойтеся. Не ищите страха там, где смотрение Божие о людех Его. Кто он, отрок ваш? Плод честнаго супружества, иже отмечен свыше, дабы предузнали о нём прежде рождения. И сами видите, чист он. Господь назначил пути его, Он водитель его, Он и попечитель. Оттого и учение не впрок было от людей, но от Бога разрешилось — се знак от Неведомого. Живите и не страшитеся…

Провожали его за Гаев луг. Гаснул, мерцал закат… На прощание поклонились старцу.

Он, отойдя, вдруг повернулся к ним:

— Благоволил Господь избрать чадо ваше обителью благодати Его и слугою Пресвятые Троицы. И муж сей, за добродетельную жизнь свою будет велик пред человеками, научит их жить по Божьим заповедям, и многие пойдут за ним…

Монах удалялся, растворяясь в молочной вечерней дымке. Они глядели вослед ему…

Прокшич сказал:

— Чудится что ль мне? Уж больно схожий он ликом на Феодосия… святого Печерского. — То-то и мне! — отозвался с чувством Кирилл.

Откуда-то с поля выскочил парень в разодранной до пупа рубахе, прямо на них.

— Там топорами рубятся, двоих посекли!

— Ты откудова?

— Со сватьбы мы. Драка пошла, Анфима до кости расшили, ажно мослак видать!

— Живой?

— Не знаю.

Кирилл приказал Прокшичу:

— Беги живо к старцу, как бы греха не вышло. Верни его!

Прокшич убежал.

— Вот беда. Ступай-ка ты в дом, мать. Ступай…

— Я уж тут подожду.

— Ты чей будешь-то? — спросил парня. — Не признаю тебя.

— Сродник я Тимохи-пасечника, с Уваихи.

— Что, и Тимоха там?

— Не, я один, я с парнями…

— Беги-ка на двор мой — вот так, напрямки, найдёшь ли?

— Я знаю!

— Кликнешь Касьяна, скажи, я послал, а он возьмёт гридей подюже, верхами, и сам-четверт туда. Скажешь ему что-где, ясно? Ну, добре.

Парень поспешил к усадьбе. Стояли, вглядываясь в темноту.

— Где ж они, Господи…

— Далёко-то не мог он уйти.

Стояла луна; брехали собаки. В стороне послышался конский топот, и стих. Никто не появлялся.

Вышел, еле волоча ноги Прокшич, по пояс мокр до нитки.

— Всё обёг, пусто! И что за день такой выдался… Ума не приложу, куды ему деться, старцу, тут и деваться-то некуды! Всё же голо, тут огороды, там дорога и луг… Нету! До Николы добежал, — может, думал, у церкви. И там нету! Не знаю, не сыскал я… Пусто, как и не было его!..

До Михайлова дня трепетали посады… Сёла утекли в леса, на болота. Схоронились — кто за стенами града, кто по дальним заимкам, по пустошам. Земля обмелела от ужаса… одни собаки да деревенские дурачки…

Ахмыл вторгся на Русь в конце октября, ещё лист не везде опал. Тяжкой ратью прошёл-промял Низовские земли до Стародуба, до Мурома, обратив их в прах. Двинулся левобережием Волги. От Городца, по правому берегу, потянулась за ним Московская рать. Стёр Городец и всю весь ту… Набрав полон, поднялся до Костромы, разорил и выжег её до тла. То же сотворил с Ярославлем — бросил на пепелище… Пустил орду по Мологе и Сити, куда не ждали. И покрылось всё стоном, как дымом; прогоркла земля от крови…

В Ростове тишиной торгуют. Все сбились в каменный собор Успенья. Кому не осталось места, таились в монастырях. Всюду вопль к Матери-Богородице, все храмы настежь… С Толги прибежал владыка Прохор, еле цел, говорят. Объявился гонец от князя Московского Ивана, слух пронёсся, что Ахмыл уже на Которосли, у Белого Камня! И хлеба кусать не могли от страха…Тогда выехал сродник ханов, по прадеду, ростовский Игнатий, с ним же святитель Прохор. В трёх верстах встретили человека нарочитого от татар, и доехав до стана их, где шатёр Ахмылов, вошли туда, «аки в геенну». Был там и Калита… В ту же ночь вернулся владыка с вестью. Град ожидал его, не смыкая очей своих…

Откупились единым обозом сокняжим, да к тому два бараньих стада впридачу.

Обошлось. За то слава Господу Богу и Заступнице Богородице.

Прокшич спускался по лестнице, держа горшок с дымящими щами. Открыл ногой дверь к себе в клеть.

— На-ко, ешьте, пока горячие, — поставил на стол перед двумя мужиками. — Стряпня теперь-то одна у нас, в тесноте живём.

Старший из мужиков встал к рукомою. За ним и другой. Прокшич нарезал хлеб. Осенившись крестами, сели.

— Ешьте вот. Холодца берите, рыбки…

С улицы раздался свист, чем-то грохнули по забору.

— Штой-то? — дёрнулся младший.