Дмитрий Дмитриев - Золотой век

— Я… я не знаю, ваше сиятельство… Про какой же это грех особый вы говорите?.. Кажется, я… я… Может, вам что известно или сказали что? — подозрительно посматривая на Орлова, растерянно промолвил Потемкин.

— Ах, какой ты, братец, мнительный человек, я удивляюсь! Я только спросил тебя: что понуждает тебя оставить свет и затвориться в келье? Грех ли какой-нибудь особый, или данное обещание!

— Да, да. Обещание, обещание. Вам ведомо, граф, что я с самых юных лет имел ту мысль. Я не знаю как, но уверяю вас, граф, что я вопреки своему желанию поступил в военную службу. Моею давнишнею мыслью, даже больше, желанием моим была обитель суровая, отдаленная, отрезанная от всего мира!

— Фантазер-мыслитель! Полно, Григорий Александрович! Жизнь наша и так коротка. Надо пользоваться жизнью и брать от нее все, что можно взять, а если у тебя есть какой грех, то и в миру ты можешь его замолить, а если ты подлец, то клобук и ряса не укроют твоей подлости. Прости, что я немного резко с тобой выражаюсь. Ты знаешь, Потемкин, к тебе я расположен, поэтому с тобой так и говорю.

— А, пожалуй, вы, граф, и правы! Точно! Уж если на душе какая-нибудь подлость или какой-либо особый грех, то и в монастыре не схоронишься от него. И в том вы правы, что надо пользоваться жизнью, так сказать, ловить момент, — после некоторой задумчивости твердым голосом проговорил Потемкин.

— Ну, вот и давно бы так! А то сидишь, кислятничаешь здесь, да придумываешь разные охинеи… Собирайся живо.

— Куда?

— Во дворец поедем.

— Теперь поздно, граф. Да к тому же я чувствую нездоровье. А завтра буду иметь счастье лицезреть нашу монархиню-благодетельницу.

— Ну, ладно. Завтра, так завтра! Прощай. Смотри же не хандри! И думать о монашестве брось. Монастыри не для нас с тобой построены, — уходя, весело проговорил граф Орлов.

— Верно, верно он сказал! Точно: монастыри не для нас построены. Мы туда не годимся. Куда уж нам! С чистым, незлобивым сердцем туда люди идут. Любовь к Богу, любовь к ближнему, вот что их тянет в обитель! А с преступлением и в келье не найдешь себе покоя. Еще больше, еще ужаснее тяготить оно тебя будет там. Так будем брать от жизни то, что она нам дает. А ты князь, Петр Михайлович, прости меня! Прости, что я невольным твоим убийцей стал. Эй, кто тут?

— Что приказать изволите, ваше превосходительство? — входя в кабинет, почтительно спросил камердинер.

— Одеваться и послать ко мне парикмахера. Еще приказать готовить лошадей.

— Слушаю, ваше превосходительство.

— Порассеяться или кутнуть мне необходимо! Ну, былого не вернешь. Что ждет меня впереди, я еще не знаю, но если счастие, то от него я не побегу, а буду стараться, как можно больше ловить его.

Уже была глубокая ночь, когда вернулся в свою квартиру Потемкин. Он был в очень веселом настроении и шел по своим комнатам, слегка покачиваясь.

— Смею доложить вашему превосходительству, что в вашем кабинете дожидаются, — робко проговорил камердинер Потемкина, идя впереди и светя ему путь шандалом в несколько горевших свечей.

— Что такое? Кто меня дожидается?

— А тот господин, который еще недавно был у вас, с которым вы изволили долго разговаривать.

— Как, как он осмелился?..

— Я не пускал его, ваше превосходительство, да ничего не поделаешь, нахрапом влез.

— А, нахрапом! Ты говоришь, он в кабинете?

— Так точно, ваше превосходительство! Не пускал, ничего не поделаешь.

— Хорошо. Сколько у меня дворовых на лицо?

— Человек двадцать.

— Выбери из них человек десять, которые посильнее. Скажи, чтобы прихватили веревки и еще что-нибудь, какое-либо оружие. Скажи им, чтобы они ждали моих приказаний, не выходя из передней, слышишь?

— Слушаю, ваше превосходительство.

— Ступай, пока ты мне не нужен.

Потемкин вошел в свой кабинет и увидал там с комфортом расположившегося на турецкой оттоманке Михаила Волкова, который спокойно курил из любимой трубки Потемкина его же табак.

— Убийца! Как ты осмелился показаться мне на глаза?

— Пожалуйста, потише! Без громких фраз.

— Я сейчас прикажу моим лакеям связать тебя и отправить в полицию.

— Не горячись, ваше превосходительство! Ты этого никогда не сделаешь.

— Нет, сделаю. Зачем ты пришел? Что тебе надобно?

— Денег, — совершенно невозмутимо проговорил Волков, пуская клубы дыма кольцами.

— Я тебе заплатил.

— Только половину. А за остальными-то вот я и пришел.

— Ты их не получишь.

— Получу.

— Слушай, Волков, не выводи меня из терпения.