Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

Содержимое стану проверять лично… – строго оглядел пополнение. – Вес ранца со всеми атрибутами составляет примерно двадцать пять фунтов. Сверху на него крепят манерку или флягу, – радостно докончил унтер и заметил идущих в его сторону генерала и офицеров. Их догонял семенящей походкой полковник.

Встав во фрунт и в секунду застегнув мундир, унтер согласно уставу начал выкатывать глаза, собираясь «есть» ими начальство.

Оболенский подумал еще: вывалятся они из глазниц или зацепятся за ресницы.

– Господа рядовые, – пожал им руки командующий.

– Алексей Петрович! – воскликнули Нарышкин с Оболенским, знавшие его еще по Петербургу, а коротко познакомившиеся в дни войны с Наполеоном.

У штабс-капитана глаза округлились посильнее, чем давеча у унтера: «Назвать самого командира Кавказского корпуса попросту "Алексеем Петровичем" без всяких высокопревосходительств?.. С ума сойти», – глядел он, как рядовые чуть не обнимаются с самим Ермоловым – наместником Бога на Кавказе!

– Тепло оделись! – рассмеялся, потряхивая седой гривой, командующий.

Рядовые с удовольствием скинули шинели и ежились от приятного ветерка, остужающего потные спины.

«Спасибо, по-пластунски не успели поползать!» – радовались они.

– Кавказские войска сильны не шагистикой и муштрой, – внушал генерал командиру полка, пока Нарышкин и Оболенский обнимались с Давыдовым, – а умением метко стрелять, рубить саблей и колоть штыком. Строгость и муштра в военное время приводят лишь к потере боевого духа в войсках. Мне нужны не парады, господин полковник, а боевые успехи.

Нижних чинов следует обучать воинскому искусству суворовскими методами, поощряя всякую инициативу, а не шагистикой из-под палки.

Полковник бормотал:

– Так точно! Так точно! – но думал по-своему…

– Скоро вашему полку в поход… Там и посмотрим на «так точно», – повернулся он уходить. – А этих двух рядовых отпустите на сегодня со мной.

В августе три роты гренадерского полка во главе с полковником выступили к границе с Персией и расположились биваком рядом с недостроенной крепостью Джелал-Оглу.

Денис Давыдов определил Рубанова командиром взвода в гренадерском полку, том самом, где несли службу Оболенский с Нарышкиным. Полковник Нестеров, видя, какие знакомства имеются у новых рядовых, велел ротному палку не перегибать и дурь свою не выказывать.

«А дальше поглядим, – затаил злобу на бывших гвардейцев. – Натанцевались на балах, – злорадствовал он, – по горам с ружьем лазить – это вам не по паркету под ручку с дамой ходить…»

Оболенский втянулся в службу быстрее своих друзей. Унтер Охрименко вскоре почувствовал к подчиненному громаднейшее уважение, вызванное совместным распитием водки из княжеских запасов и своим собственным посрамлением, когда отрубился, по разумению Оболенского, почти в начале мероприятия.

Ротный, видя отношение к разжалованным полкового командира, высокомерно их не замечал, но, согласно указу, не придирался и любимой своей шагистикой не донимал, коли это не приветствовалось главнокомандующим.

«Поглядим, каковы в деле окажутся сии столичные штучки», – косился на новых гренадеров и переводил взгляд на свою грудь, украшенную Владимирским крестом и двумя медалями.

Боевые действия открылись неожиданно быстро. Русские заняли каменистые высоты Безобдала, опрокинув врага штыковым ударом и расстроив толпы оного картечными выстрелами», – как донес в Главный штаб Денис Давыдов.

Оболенский в штыковом бою действовал с отменной храбростью, разбрасывая персов, словно слепых щенков.

Рота штабс-капитана Герасимова разорвала середину вражеских линий, и неприятель обратился в бегство.

«Вообще-то нижние чины действовали слаженно, напористо и храбро, – отметил он действия разжалованных полковников, – и прапор, словно всю жизнь в пехоте служил», – доброжелательно оглядел ротный Рубанова.

На этом дело не закончилось.

Отряд спустился в долину близ Мирака и вгорячах наголову разгромил конницу Гассан-хана, заняв несколько персидских селений.

Рубанов и Оболенский за время боев не получили и царапины, а Нарышкин подвернул ногу на горных вершинах Безобдала и теперь сильно хромал. Идти в лазарет он отказался.

«Привыкли верхами ездить, – радовался ротный, – теперь ноги-то сотрете…

Я вот в их годы уже штабс-капитан, а они всего-навсего нижние чины… Пыль под моим сапогом, несмотря на то что "сиятельства"».