Валерий Кормилицын - Разомкнутый круг

Через три дня после этих писем судьба добавила ложку меда в бочку с дегтем – освободили Нарышкина и Оболенского.

На несколько дней их отпустили домой. Кому и что за это преподнес – папà Оболенского держал в тайне.

Приговорены они были «…к лишению чинов и разжалованию в рядовые с выслугою», что считалось самим мягким наказанием для мятежников.

– Здорово нам повезло, – гудел похудевший Оболенский, – ведь, не говоря уже о каторге, запросто могли приговорить к лишению чинов и дворянства и разжаловать в рядовые без выслуги, а так скоро вновь до полковников дослужимся.

А ты из-за нас прапорщиком стал! – жалел он Рубанова.

– Да рядом с Рубановкой оба берега крутые, так что у нас все никак у людей! – отвечал Максим. – Пора бы к этому привыкнуть…

В мае высочайшим указом прапорщику Рубанову и рядовым Нарышкину и Оболенскому было велено следовать к месту службы на Кавказ.

Император пожалел бывших полковников и оставил им дворянство, ордена и выслугу. Зато, дабы посильнее уязвить неблагодарных, определил их в пехоту.

Он знал, каково кавалеристу в чине полковника надеть зеленый солдатский – и самое главное – пехотный мундир.

Самолюбие его было удовлетворено:

– Больно жалостливые – вишь, солдатиков им жалко, а не императора. Вот пусть в солдатах и послужат… – произнес Николай.

– Подумаешь, конногвардейцы! Весь строй в белой форме – словно гусиные задницы торчат! – мечтательно произнес Оболенский. – То ли дело зеленый пехотный мундир! – Сплюнул в пепельницу, глянув на себя в зеркало.

– Словно навозные мухи выглядим, – примеряли они с Нарышкиным пошитые у лучшего столичного портного гренадерские солдатские мундиры.

Невдалеке в таком же зеленом мундире стоял Рубанов.

– Теперь я понимаю, почему у Вайцмана был кислый вид, когда он надел синюю уланскую форму… Помните, господа? – все никак не мог успокоиться князь.

– Зато теперь нами бы гордился хозяин «Храброго гренадера», – презрительно разглядывая свою зеленую форму, сделал вывод Нарышкин.

– Тьфу-у! – опять сплюнул князь.

Для окончательного унижения бунтовщиков рядовым Оболенскому и Нарышкину к месту службы в Кавказский корпус велели следовать по этапу, в сопровождении фельдъегеря.

Рубанову приказали добираться в армию Ермолова самому.

Заранее простившись с родными, чтобы они не стали участниками абсурда, Нарышкин с Оболенским прибыли в карете к Главному штабу, где их, под улыбки офицеров и окрики усатого фельдъегеря, разместили в телеге на соломе, и далеко не блестящий экипаж тронулся в путь.

Рубанов, по старой кавалерийской привычке, ехал верхом рядом с друзьями и с болью замечал, что даже неунывающий Оболенский растерял свой всегдашний апломб, не говоря уже о Нарышкине.

Да еще перед их упряжкой тащилась колымага водовоза, на которой гремели две пустые бочки.

Дребезжание этих бочек почему-то угнетало сильнее всего…

Даже сильнее мыслей о том, что их могут увидеть знакомые…

Даже сильнее армейской зеленой формы.

«Проклятые бочки!» – подумал Максим.

Дребезжание напоминало ему ехидный хохот офицеров у Главного штаба.

За городом их догнали три удобных экипажа и три возка с провизией и вещами.

Фельдъегеря тут же напоили и уложили спать в телеге, а сами взбодрившиеся гренадеры с удобством расположились в экипаже за бутылочкой мадеры, и потекли, как вино в стакан, разговоры о бунте и тюрьме.

– Да, кстати, бывшие господа! – вспомнил князь и заржал. Выпив, он полностью пришел в себя. – Петропавловская крепость не может без Оболенских… Кроме меня и Евгения, в Алексеевский равелин попал и мой любимый племянник Сергей Сергеевич Оболенский. Точная моя копия в юности. Такая же буйная головушка, – хвалился родственником князь. – Влетел за дезертирство, игру в карты и рулетку, а более всего – за дерзкое письмо начальнику своему барону Будбергу. Это такая гнида… Жаль, что я рядовой.

Папà сказал, что решено лишить его чина, разжаловать в солдаты и отправить на Кавказ. Мальчишка по моему пути пошел, – развеселился князь. – Так что скоро у Ермолова в корпусе двое Оболенских рядовыми станут служить…

Но тут он ошибся. Племянничек оказался много буйнее дядюшки… В пути он подрался с конвоиром, отнял у того саблю и плашмяком надрал фельдъегерю задницу.

Когда молодого Оболенского схватили, то при обыске – в придачу к синей заднице фельдегеря – обнаружили тайное письмо бунтовщика Кюхельбекера, которое князь собирался передать Грибоедову.