Борис Тумасов: На рубежах южных

Иногда в свободное время приходил к Ковалю Леонтий Малов. Зайдет, сядет на ящик с углями, словом перекинется. А то возьмёт молот и давай вымахивать, только успевает Андрей постукивать молотком, указывать:

— Еще раз! Вот сюда!

Потом присядут. Коваль какую‑нибудь прибаутку расскажет, а Леонтий тоской поделится…

Однажды Андрей, слушая рассказ Леонтия о тяжёлой крепостной доле, вытащил изо рта люльку,, перебил:

— Хрен редьки не слаще! — безнадёжно махнул он. — Там— бары–господа, у нас— свои паны… И всякий к себе гребет… Ты вот, Леонтий, от своего барина утёк, а к кому попал? Кравчина со всякого по десять шкур сдерёт. Уж я его давно знаю. Он тебя пригладил по шерсти. А погоди, скоро ипротив шерсти начнёт вести. Ты у него в наймитах походишь… Да у нас таких, как Кравчина, с десяток наберется… Как ехали с Украины — все вроде братами–казаками были. А приехали — в панов обратились…

Малов улыбнулся.

— Сказал! Да знаешь ты наших помещиков? У них у каждого крепостные, именья!

— Ха–ха–ха, — раскатисто засмеялся Андрей. — Ну, сразу видно, не понял ты ещё нашей жизни. А знаешь ли, что наш войсковой судья пан Головатый имеет сотни две наймитов? А пан войсковой писарь Котляревский, а полковники да старшины, думаешь, не имеют купленных холопов? Да ещё и казаки у них, можно сказать, за спасибо работают. А земли у каждого пана, леса! Ну, ничего, поживёшь меж нами, сам поймёшь. Наймит ты был, наймитом и останешься.

— Не наймитом я был, а крепостным. А здесь— я вольный.

— Вольный?! — зло усмехнулся Коваль. — Попробуй свою волю показать, поперёк Кравчины пойти… Враз тебя плетями атаман отстегает. Не хуже барина.

Коваль поднялся, поковырял в притухших сверху угольях, вытащил из середины раскалённую железку и, положив её на наковальню, изо всех сил ударил молотом. Железка расплющилась.

— Эх, было б так, как, сказывают, на Сечи когда‑то было, — с сожалением выговорил он.

Ефим Половой и сам не мог понять, как всё это случилось. Шел он берегом Кубани. До кордона оставалось рукой подать. Вокруг пустынно — ред кие кусты, выброшенные буйной водой ветвистые коряги. Вдруг свистящая петля–удавка захлестнула горло, дёрнула и потащила его к реке.

Очнулся Ефим только на том берегу. Открыл глаза, видит: мелькает внизу земля, лежит он поперёк седла. Попробовал руками пошевелить — куда там, скручены ремнём. Тело болит. Подумал: «Тащили на аркане».

— Мать вашу перетак, — сплюнул Ефим кровяной сгусток.

Услышав, что пленный очнулся, черкес остановил коня, что‑то гортанно крикнул товарищу, ехавшему впереди. Вдвоем они усадили связанного Полового на запасную лошадь и снова в путь.

Вскоре мелколесье перешло в густой лес. Замшелые дубы, старые, в несколько обхватов карагачи. Гибкие ветки больно хлестали Ефима по лицу, но он не замечал этого. В голове вертелось одно: «Неволя».

Отвлекся он от тяжёлых дум, когда выехали из леса. Впереди показался аул. Ватага босоногих мальчишек бежала навстречу.

В ауле Ефима развязали, дали чёрствых лепёшек. Вокруг собралась толпа. Черноглазые, жилистые люди о чём‑то говорили по–своему, некоторые щупали его мышцы и, покачав головами, отходили.

После этого Полового повезли в соседний аул.

Ефим догадался: продавали, да не продали.

Слышал он и раньше рассказы других, что черкесы неохотно покупают пленных казаков — всё равно, мол, убежит, только деньги выбросишь зря.

Боялся Ефим, что если не купят его в аулах, значит, продадут в туретчину. А оттуда дороги на родину заказаны, сгниёшь в том рабстве.

Купили Полового в далёком горном ауле. Хозяин, старый хмурый человек, набил ему на ноги тяжёлые колодки, и с утра до поздней ночи крутил Ефим мельничный жёрнов.

Так прошло лето…

Впрочем, это лето принесло Ефиму и кое‑что новое. Понемногу научился казак понимать гортанную речь черкесов. И даже дружок у него завёлся.

Сосед, худощавый, болезненный джигит Алий, часто заходил во двор хозяина Ефима. Посидев с хозяином, он обычно перебрасывался несколькими фразами с пленным казаком. Иногда через низкий плетень передавал ему гостинец — кусок сыра или жареную баранину. По всему было видно, жалел молодой черкес пленника, сочувствовал ему.

Как‑то вечером, когда Ефим отдыхал под старой грушей, воспользовавшись отсутствием хозяина, Алий подсел к нему и словно случайно, от нечего делать, стал рассказывать, как самым ближним путём добраться до Кубани.