Генри Хаггард - Элисса

Закончив небольшую операцию, я с Гобо, который уже пришел в себя, приступил к вызволению нашего незадачливого спутника из зарослей алоэ. Нам пришлось изрядно повозиться, но в конце концов он был снят с дерева целым, правда, в необычайно набожном настроении. Добрый дух, сообщил он нам, несомненно, был где-то рядом и уберег его от верной смерти. Не в моих правилах оспаривать столь похвальное благочестие, короче, я решил даже не упоминать, что «добрый дух», дабы его спасти, любезно воспользовался моим штуцером.

Отправив беднягу в лагерь за носильщиками, чтобы разделать буйвола, я понял, что носорог сильно задел мое самолюбие и с ним следовало бы рассчитаться. Поэтому, ничего не сказав Гобо, который сейчас еще сильнее уверовал в то, что злой рок подстерегает каждого, кто осмеливается ступить на землю Вамбе, я двинулся по следу зверя. Судя по всему, он шел напролом сквозь заросли, пока не добрался до небольшой поляны. Тут он слегка умерил шаг, спустился вниз по поляне, опять свернул направо, в лес, направляясь к долине между опушкой леса и рекой. Пройдя за ним милю или чуть больше, я оказался на открытом пространстве. Тут я взял бинокль и осмотрел долину. Далеко впереди виднелось что-то коричневое — как мне показалось, носорог; я прошел еще с четверть мили, снова посмотрел — это оказался не носорог, а гигантский муравейник. Я не мог понять, куда он делся, и все же охоту мне бросать не хотелось: по следу было видно, что носорог где-то впереди. Но ветер дул от меня в его сторону — а носороги, как известно, чуют человека за милю — и преследовать его дальше становилось опасно. Поэтому я сделал крюк длиной в милю или около того, оказался почти напротив муравейника и еще раз оглядел долину. Опять ничего — он словно исчез; я уже было собрался прекратить погоню и поохотиться на антилоп-бейз, которых заметил вдали, как вдруг из-за муравейника, ярдах в трехстах, из зеленой травы медленно поднялся мой красавец.

«Боже, — подумал я, — сейчас опять уйдет». Но нет, он постоял минуты две и снова залег.

Я оказался в затруднительном положении. Как вам известно, носороги страшно близоруки — можно сказать, что зрение у них настолько плохо, насколько хорошо обоняние. Носорог полностью осознает это и всегда наилучшим образом пользуется тем, что дала ему природа. Например, он всегда ложится так, чтобы чуять ветер. Поэтому, если враг появится с подветренной стороны, носорог либо успеет убежать, либо бросится в атаку, а если с наветренной стороны, у него по крайней мере будет возможность вовремя заметить опасность. В общем, если подкрасться тихо, носорога можно подстрелить как куропатку, но двигаться надо под ветер.

Короче, сейчас главное было в том, чтобы как-то подобраться к нему. Хорошенько подумав, я решил зайти сбоку, намереваясь целиться ему под лопатку. Поэтому мы двинулись вперед, пригнувшись, сначала я, следом, держась за полы моей куртки Гобо, а за ним и второй туземец. Я всегда именно так подкрадываюсь к крупной дичи, потому что при любом другом способе линия загонщиков может нарушиться. Первые триста ярдов дались нам довольно легко, а потом начались всяческие осложнения. Травы здесь почти не осталось — лесные обитатели объели ее до самых корней, и спрятаться было негде. Мы то и дело опускались на четвереньки, и каждый раз мне приходилось то класть ружье на землю, то снова брать его в руки. Тем не менее я каким-то образом сумел продвинуться вперед, и если бы не Гобо и его приятель, все, без сомнения, прошло бы прекрасно. Впрочем, вы и сами видели, как туземцы крадутся за добычей — всеми своими повадками они напоминают страуса. Они, видно, считают, что раз голова спрятана, то и всего остального тоже разглядеть нельзя. Так было и на этот раз: оба моих помощника крались на четвереньках, опустив головы к самой земле и, что я, увы, заметил слишком поздно, нимало не заботясь о том, чтобы спрятать еще и те части тела, что находились у них пониже спины. Надо сказать, что к этой составляющей человеческой анатомии, как, впрочем и к лицу, животные относятся весьма подозрительно, и вскоре я лишний раз в этом убедился. Мы уже подошли к носорогу ярдов на двести, и я втайне готов был поздравить себя с тем, что не зря полз по этому пеклу, подставив шею и спину палящему солнцу, как вдруг услышал посвист птиц-санитаров. В тот же миг три или четыре пичужки сорвались со спины носорога, где только что вполне беззаботно предавались ловле насекомых. Для носорога такое поведение его постоянных спутников равносильно сигналу тревоги: он мгновенно весь обращается в слух. В общем, не успели птицы подняться в воздух, трава зашевелилась.