Николай Платонов: Курбский

Иван сидел в селе Воробьеве, бездействовал странно, все качалось зыбко, в дымном небе темнело солнце, нечем было дышать.

Тогда впервые Андрей увидел истинного Сильвестра. Тихий молчальник, русый, низенький, сутулый, он вышел с Иваном из придела, где молились они вдвоем всю ночь. Андрей со стражей стоял близко, смотрел и не узнавал Ивана: в смирном платье, нечесаный, лицо опухло и веки красные, а главное — взгляд: ни на кого, ни на что, сквозь стену и вещи, человечный и скорбный, как никогда до того.

Это было в крытой галерее, которая соединяла храм с теремом; в оконце светила заря, делила тьму и сумрак, лица и панцири стражи. Сильвестр остановился, заговорил, никого не замечая, протянув руку к заревому квадрату в срубе:

— Спаси их, Господи, спаси нас; помни, Иван Васильевич, помни!

И царь, как послушник, склонился почти до пола, выпрямился, ударил себя в грудь, отозвался со страхом:

— Помню, отец, помню!

Теперь оба они смотрели туда, в дымное зарево (или в зарю?), и что-то там видели: Сильвестр побледнел до прозрачности, морщины его истончились, точно просвеченный изнутри лед, он безостановочно медленно крестился, а Иван тоже бледнел, его мелко трясло, он как-то сипло каркнул и рухнул на колени, припав лбом к половицам. И всем — страже и Курбскому — стало жутко, потому что не мог так человек притворяться; тряслась его спина, заросший затылок, а значит, он действительно увидел нечто, что для человека непереносимо.

С улицы донесло крик, рев, топот, что-то сильно ударило в стену: булыжник кинули. Это шумели ходоки из города — требовали выдачи Глинских. Андрей не знал, что делать.

Царь встал, лицо его стало сосредоточенно, осмысленно, он поискал взглядом, поманил Андрея, до боли сжал ему плечо, заглянул в глубину глаз, сказал бесстыдно-откровенно:

— Не дивись, Андрей, на меня: кощунников Бог жжет неугасимо! Молись за меня, окаянного.

Крики во дворе стали злее, настырнее.

— Не этого страшусь, — сказал Иван чуть надменно, — хоть некому меня оградить от черни, не их, а — чуешь? — возмездия Божия… Сюда за мной идет, ночью видел: следы его по берегу сюда все ближе рдеют, жгут… И все ближе, ближе!

Андрей смотрел в незнакомые расширенные глаза, страшился, верил и не верил.

— Будешь со мною, Андрей?

— Буду, Иван.

Он впервые со времен детства так сказал — «Иван», этого теперь никто не смел, но именно это толкнуло Ивана, налило его глаза до краев, он прижал Андрея к груди, и стало слышно, как колотится его сердце.

— Обещаю тебе, — шептал Иван в самое ухо, — тебе, любимому, и всей земле обещаю…

И повторил это потом на Соборе: «…Нельзя языком человеческим пересказать всего того, что сделал я дурного по молодости моей… Господь наказывал меня за грехи то потопом, то мором, а я все не каялся; наконец Бог наслал великие пожары, и вошел страх в душу мою и трепет в кости мои…»

С того дня настало новое время. Это время длилось почти шесть лет, и называл его Курбский «время Избранной рады [22] Избранная рада — совет ближних бояр при Иване IV с 1547 г. до начала 60-х гг. XVI в., фактически была правительством; провела ряд реформ, укрепивших Русское государство. », а виделось оно ему в мечтах: холмы в весенней зелени, увенчанные каждый белокаменной церковкой, как березкой, и меж холмов речка и озерца поблескивают, а мимо по мягкой дороге идет отборный полк стрельцов с песней и бубнами, ровно, стройно, — регулярное войско. Сам же он под стягом на белом коне во главе полка, и свет из облаков падает на холмы, на шлемы, на радостные лица. Это — Русь, воскрешенная Избранной радой, православная, милостивая, но и непобедимая. Дух ее — от преподобного Сильвестра, мудрость — от Алексея Адашева [23] Адашев Алексей Федорович (ум. в 1561 г.) — государственный деятель и дипломат, приближенный Ивана IV, с конца 40-х гг. XVI в. один из руководителей Избранной рады; с конца 50-х гг, стал в оппозицию к царю по внешнеполитическим вопросам, отстранен от власти и направлен воеводой в Ливонию; в Юрьеве заключен под стражу, где и умер. , сила — от воеводы Курбского, а единство — от великого князя Ивана Васильевича, переродившегося, и все и вся вокруг него, как пчелы вокруг матки.

Это был лишь образ мечтания, но за этим стояли и дела: сначала Собор примирения, потом Стоглавый собор [24] Стоглавый собор (Стоглав) — собор представителей высшей церковной иерархии в Москве в 1551 г. с участием царя Ивана IV и Боярской думы (его решения составили 100 глав); унифицировал церковные обряды, ограничил «святительский» суд и рост землевладения монастырей. , притекали лучшие умы — Морозов [25] Морозов Михаил Яковлевич (ум. в 1564 г.) — боярин, воевода владимирский, член Избранной рады, активный участник Казанского, крымского и ливонских походов 1552–1561 гг., наместник Юрьева до А. М. Курбского; казнен по приказу Ивана IV , Тучков [26] Тучков Михаил Васильевич (ум. в 1534 г.) — дед А М. Курбского по матери, боярин, дворецкий, активный участник борьбы против Шуйских в 30-е гг. XVI в. , Максим Грек [27] Максим Грек, до принятия монашества — Михаил Триволис, ок. 1480–1556) — публицист и писатель, в 1518 г. приглашен Василием III из Греции для перевода церковных книг, сблизился с боярами и нестяжателями, за что был осужден церковным собором в 1525 г. и сослан. , Иван Федоров [28] Федоров Иван (ум. в 1583 г.) — русский типограф, в 1564 г. совместно с П. Т. Мстиславцем отпечатал в типографии в Москве первую русскую датированную книгу «Апостол»; с деятельностью Федорова связано начало книгопечатания в России, и на Украине. , даже Пересветов [29] Пересветов Иван Семенович — писатель-публицист середины XVI в.; в своих сочинениях (две челобитные, «Сказание о Магмете-салтане» и др.) критиковал боярское управление, выступал за усиление самодержавной власти, опирающейся на дворян, и т.п. в своих писаниях во многом был прав… Сам царь Иван Васильевич произнес на Соборе вопросы, которые поколебали сонное болото думское: с кого какие налоги брать? как местничество обуздать? как пресечь воровство на кормлениях воеводских? в чем исправить старый устав судебный?