Николай Платонов - Курбский

Андрей нахмурился.

— Не знаю, — сказал он холодно. — За чародейство церковный суд карает тяжко, после Иосифа Волоцкого [32] Иосиф Волоцкий (Иван Санин, 1439 или 1440–1515) — церковный писатель-публицист, глава иосифлян — воинствующих церковников, сторонников сильной великокняжеской власти; в 1479 г. основал Волоколамский Успенский монастырь. некоторых за ересь, говорят, сожгли.

Вельский покосился, поджал губы, но Андрей прямо, честно глянул ему в глаза.

— Иосифа я чту, но и то, и это мне претит — грех!

Вельский не ответил, в лад, не спеша ступали кони, в тени кустов было прохладно, но впереди на травяной поляне жарко, сухо пестрели ромашки, трещали кузнечики.

— Она замужем? — спросил Андрей и опять нахмурился.

— Анна? Нет. Сигизмунд никого ни к какой вере не неволит. Ни к римской, ни к Лютеровой, ни к нашей [33] Имеется в виду католическая, протестантская и православная вера; Лютер Мартин (1483–1546) — деятель реформации в Германии, основатель протестантизма (лютеранства), наиболее распространенного в Германии, скандинавских странах, США, Прибалтике. .

— А сам-то он во что верит?

— Сам он, как король, римской веры, но, говорят, и Лютера чтит.

Андрей сплюнул, тронул коня поводом. Чаще застучали копыта, их вынесло на чистое, под солнце, бабочка пересекла тень, запахло пылью и земляникой.

— Не говори, Андрей, никому.

— Не скажу…

— Верю тебе. Брат мой тебе верит и я.

— Не скажу.

«Вот какая сегодня ночь, а я расслабил ум и волю, — сказал себе Андрей. — Здесь, в Дерпте, храм стоит на месте капища, рыцари ордена крестили народ плохо, и в эту ночь могут демоны изгнанные бродить по городу… Надо дом запирать и на воротах, ставнях писать мелом кресты, как крестьяне делают, а я валяюсь в дурных мечтаниях…»

Он крепко растер лицо, перекрестился.

«Недаром здесь церковь нашу Николы Чудотворца еретики разорили, сейчас на ее месте конюшня, грязь, навоз… И в Риге, и в Ревеле наши церкви разорили в пятьдесят третьем, все им с рук сходит, а мы, дураки, свое слово держим: когда город сдался Петру Шереметеву, по договору все горожане остались в своей вере «аугсбургской», даже деньги свои чеканят по-прежнему… Здесь в городе какой-нибудь чумазый ремесленник ходит задравши нос — попробуй тронь его! Вот как их Иван почтил: в день сдачи наши охраняли жителей крепко, пьяных своих запирали, упаси Бог хоть нитку взять! А епископ Герман Вейланд вышел из города со своими дворянами под знаменем ордена со своей артиллерией, и две тысячи кнехтов с ним, и дали ему на содержание монастырь Фалькенау в двух милях от Дерпта со всеми землями и пошлинами. Это не то что в Казани, где всех мужиков татарских избили с их мурзами! Да что Казань — попробовал бы Псков или Новгород просить такой воли! Что ж, это нужно, я понимаю, ведь отсюда на запад дорога в мир умный, в Рим и французские города, в науки и искусства… Ведь и здесь по праздникам в корчме играет музыка, горят белые свечи, а сколько книг и списков вывез епископ из этого дома! Одних латинских две подводы… Давно ли осада была, а в городе чисто, деревья подстригают и розы высаживают, площадь у ратуши подметают, как пол в доме, и смеются и ходят свободно, а я лежу как преступник какой и не сплю, слушаю, не идет ли за мной тайная стража Иванова… Недаром не отпускает тоска с зимы, с того дня, когда приказали именем царевым сюда ехать, а ведь после Полоцка [34] Речь идет о взятии в 1563 г. русскими войсками крепости Полоцк, открывавшей путь к Вильно и Риге. и не наградили ничем, как остальных. Почему? Правильно написал я старцу печорскому Васьяну Муромцеву [35] Муромцев (Муромец) Васьян (ум. в феврале 1570 г.) — старец Псково-Печорского монастыря, с которым А. М. Курбский вел переписку в 60-х гг, XVI в.; казнен по приказу Ивана IV. о том, как вскипают страсти злые на нашу голову от дальнего Вавилона».

Мысли опять закрутило колесом, отнимая сон. Курбский смял кулаком подушку, словно под ней таилась бессонница, и приказал себе не думать ни о чем. Он твердой рукой взял со стола чашу, отпил, поставил и еще раз приказал себе спать, как в походе, под носом у врагов, десятки раз приказывал себе и спал, потому что он был воин и с шестнадцати лет командовал людьми, водил их на смерть, отвечал за все, и завтра будет такой же день, как всегда, и он так же будет решать все один, так, как надо, и о Шемете Шелепине, и о других, и будет тверд, а если надо, то и беспощаден, потому что для него война не прекращается никогда. Тем более на границе, в ливонском городе Дерпте, который не стал русским оттого, что его называют сейчас Юрьевом. Завтра будет новый день. «Тогда и будем думать».