Деннис Лихэйн - Настанет день

К тому времени, как они прошлись по всем из списка, у них уже имелось несколько ювелирных штучек, тысяча четыреста наличными и сундучок с приданым, красного дерева, прикрученный к багажнику той колымаги, что некогда принадлежала Артуру Смолли.

Они видели ребенка, посиневшего, точно небо в сумерки; они видели женщину, не старше Лайлы, лежавшую на раскладушке на террасе перед домом, и казалось, ее кости, зубы, глаза рвутся из ее тела на тот свет, в небеса. Видели мертвеца, сидевшего прислонившись к стене хлева: чернейшего из всех черных, словно ему в череп ударила молния.

Судный день, подумал Лютер. Для всех он настанет. И ему с Джесси придется явиться пред Господом и дать ответ за то, что они сегодня натворили. Такого не искупишь. Хоть за десять жизней.

— Давай все вернем, — сказал он после третьего дома.

— Чего?

— Вернем все и удерем.

— И весь остаток своей вшивой жизни будем озираться, не пришел ли за нами Дымарь, или Франт, или еще какой-нибудь конченый ниггер при пушке, которому нечего терять? Где мы спрячемся, Деревня, как по-твоему? Двое черномазых в бегах?

Лютер знал, что Джесси прав, но знал он и то, что беднягу Джесси вся эта история так же раздирает изнутри, как и его самого.

— Потом насчет этого будем думать. Мы…

Джесси засмеялся, и это был самый скверный смех, какой Лютер от него когда-нибудь слыхал.

— Или мы это сделаем, или мы покойники, Деревня. — Он расправил плечи, раскинул руки и обнял его. — И ты это знаешь. Если только ты не хочешь убить эту акулу, а попутно подписать смертный приговор и себе, и своей женушке.

Лютер забрался в машину.

Последний, Оуэн Тайс, заплатил им наличными, сказав, что у него так и так не выйдет их потратить на этом свете. С тех пор как померла его Бесс, он частенько подумывал взять дробовик и отправиться на ту сторону вслед за ней. В середине дня у него воспалилось горло, а теперь уже начало прямо-таки жечь, и все равно ничего ему, на хрен, не нужно, когда нету Бесс. Он им пожелал всего хорошего. Сказал, все понимает, чего уж там. Понятное дело. Надо же мужику зарабатывать на жизнь. Ничего тут нет стыдного.

Сказал: вся моя семейка того , черт дери, верите, нет, было преотлично, мы ужинали за этим вот столом, мой сын, его жена, моя дочь, ее муж, трое внучат и Бесс. Просто сидели, жевали, болтали. А потом — потом словно Господь самолично спустился через крышу в этот вот дом и сгреб всю семью.

— Точно мы мухи на столе, — сказал он. — Точно мухи.

Они катили по пустой Гринвуд-авеню, и по пути Лютер насчитал двадцать четыре окна с нарисованными косыми крестами, и наконец они оставили машины в переулке позади «Владыки». Из домов, что стояли в переулке, не пробивалось ни единого лучика света, и Лютер задался вопросом, осталось ли что-то еще от этого мира, или весь он стал сине-черным от гриппа.

Джесси поставил ногу на подножку своего «форда», закурил, выпустил струю дыма в сторону черного хода «Владыки», то и дело кивая словно в такт какой-то музыке, которую Лютер не мог расслышать, и потом поднял на него глаза и произнес:

— Я все, иду.

— Идешь? — не понял Лютер.

— Точно, — подтвердил Джесси. — Иду по долгой-долгой дороге, и Господь не на моей стороне. Да и не на твоей, Лютер.

За то время, что они были знакомы, Джесси ни разу, ни единого разочка не называл Лютера тем именем, которое тот получил при рождении.

— Выгрузим-ка это барахло, — предложил Лютер. — А, Джесси? — Он потянулся к веревкам, которые привязывали собранное добро к багажнику Артура Смолли. — Давай-ка. И разделаемся с этой хренью.

— Он не со мной, наш Господь, — продолжал твердить Джесси. — И не с тобой. И не в этом переулке. Думаю, Он уж покинул этот мир. Подыскал себе другой и о нем теперь заботится. — Он хихикнул и поглубже затянулся. — Как по-твоему, сколько было тому синенькому ребенку?

— Года два, — сказал Лютер.

— Что-то вроде, — согласился Джесси. — А мы забрали украшеньица его мамаши, верно? У меня вот тут в кармане лежит ее обручальное кольцо. — Он похлопал себя по груди. — Я тебе вот чего скажу, — проговорил он, показывая на заднюю дверь клуба. — Если эта вот дверь отперта — позабудь все, что я тебе сейчас говорил. Если она откроется… Значит, в этом переулке есть-таки Господь. Да, вот так.

И он подошел к ней, и повернул ручку, и дверь отворилась.

Лютер заметил:

— Ни черта это не значит, Джесси. Ни черта не значит, кроме того, что кто-то позабыл запереть дверь.

— Как знать, — возразил Джесси. — Как знать. А скажи-ка, ты думаешь, я и правда заставил бы старика раскопать могилку его дочки?