Деннис Лихэйн - Настанет день

Маккенна выхватил револьвер и выстрелил в грудь Клейтону Томсу.

Клейтон вытянул руку, ладонью вперед. Посмотрел вниз, на дымок, курившийся из дырки в его комбинезоне. Потом из дырки хлынула жирная, темная жидкость, и Клейтон подставил под нее горсть. Он повернулся, медленно подошел к одному из баков со штукатуркой, на которых они с Лютером только что сидели в перерыв, ели, курили, болтали. Дотронулся до бака рукой, прежде чем сесть.

Сказал: «Что за?..», и его голова откинулась назад, стукнувшись о стену.

Маккенна постучал стволом по боку.

— Что ты там говорил, Лютер? — спросил он.

Губы у Лютера тряслись, горячие слезы текли по лицу. В воздухе воняло порохом. Ему казалось — стены вокруг дрожат, словно от зимнего ветра.

— Что с тобой? — прошептал Лютер. — Какого черта ты…

Маккенна выстрелил снова. Глаза у Клейтона расширились, изо рта донеслось влажное хлюпанье, точно слабый, недоверчивый возглас. А потом появилась дырка от пули, прямо под кадыком. Клейтон скривился, точно съел что-то невкусное, и протянул руку к Лютеру. Потом его глаза закатились, и он уронил руку на колени. Несколько раз едва слышно глотнул воздух. И потом больше уж не издавал никаких звуков.

Маккенна еще раз отхлебнул из фляжки.

— Лютер. Посмотри на меня.

Но Лютер глядел на Клейтона. Они только что говорили про окончательную отделку. Они только что ели сэндвичи. Слезы стекали Лютеру в рот.

— Зачем ты? — еле выдавил из себя Лютер. — Он в жизни никому ничего не сделал плохого. Он никогда…

— Потому что в этом обезьяннике распоряжаешься не ты. Хозяин в нем — я. А ты — обезьяна. Ясно?

Маккенна сунул ствол в рот Лютеру. Ствол был еще горячий и обжигал язык. Лютер чуть не подавился. Маккенна взвел курок.

— Он не был американцем. Он был рабом. Подставкой для ног. Вьючным животным, не более того. Я избавился от него, чтобы доказать тебе, Лютер: я скорее уж стану скорбеть по скамейке для ног, чем по ком-то из вашего брата. Думаешь, я буду сидеть сложа руки, пока Исайя Жидро и этот разодетый орангутан Дюбуа пытаются осквернить кровь моей расы? Да ты спятил, парень? — Он вынул пистолет у Лютера изо рта и махнул им, указывая на стены. — Это здание — оскорбительный вызов всем ценностям, за которые стоит умирать в нашей стране. Через двадцать лет люди поразятся, когда услышат, что мы позволяли вам жить на свободе, уж поверь мне. Что мы платили вам жалованье. Позволяли вам общаться с нами, дотрагиваться до нашей еды. — Он сунул пистолет в кобуру, схватил Лютера за плечи. — Я с радостью умру за свои идеалы. А ты?

Лютер ничего не ответил. Он не мог придумать, что ответить. Ему хотелось подойти к Клейтону и взять его за руку. Хоть тот и мертв. Лютеру казалось, что рядом с ним он, Лютер, будет себя чувствовать не так одиноко.

— Если ты кому-нибудь об этом расскажешь, я убью Иветту Жидро. Если ты в точности не исполнишь то, что я тебе прикажу, я буду каждый день убивать в этом городе по одному ниггеру. Ты поймешь, что это делаю именно я, поскольку я буду стрелять им в левый глаз, чтобы они отправлялись к своему ниггерскому богу полуослепшими. И их смерть будет на твоей совести, Лютер Лоуренс, уж поверь мне. На твоей и только на твоей. Мы поняли друг друга?

Он отпустил Лютера и отступил назад.

— Поняли?

Лютер кивнул.

— Сразу видно — хороший негр. — Маккенна кивнул в ответ. — А теперь вот что. Мы с полисменом Гамильтоном и полисменом Темплом собираемся побыть с тобой до… Ты меня слушаешь?

Тело Клейтона упало с бака. Теперь оно лежало на полу, вытянутая рука указывала на дверь. Лютер отвернулся.

— Мы собираемся побыть с тобой до сумерек. Скажи: я понимаю.

— Я понимаю, — отозвался Лютер.

— Ну не умничка? — Маккенна обнял его за талию. — Ну не молодчина? — Он подвел Лютера к телу Клейтона. — Мы зароем его на заднем дворе. А этот ящик для инструментов мы поместим в погреб. А еще мы сочиним правдоподобную историю, чтобы ты поведал ее мисс Эми Вагенфельд, когда мисс Эми Вагенфельд напустит на тебя следователя, что она непременно сделает, ибо ты окажешься последним, кто видел мистера Томса перед тем, как он скрылся из нашего богоспасаемого города, вероятнее всего — с несовершеннолетней белой девочкой. А когда мы все это закончим, мы станем ждать, когда у вас состоится торжественное открытие и разрежут ленточку. И ты мне позвонишь сразу же, как только узнаешь точную дату этой церемонии, иначе я?..

— Вы… вы?..

— Иначе я убью негра. Нужно что-нибудь повторить?