Олег Ерохин - Гладиаторы

— Я слышал, что Цезарю вновь понадобились преторианцы, не так ли? — спросил Корнелий Сабин своего старого друга Кассия Херею, едва войдя в его кабинет.

— Да, он прислал Арисанзора с приказом — немедленно выделить преторианцев для ареста Муция Мезы.

— Как? Цезарь приказал арестовать Муция Мезу? Этого старика?

— Именно таков его приказ. Сам знаешь — я обязан был отрядить людей.

Корнелий Сабин, нахмурившись, возмущенно сказал:

— А не кажется ли тебе, Кассий, дорогой ты мой товарищ, что в последнее время очень уж часты стали аресты и казни сенаторов?.. Похоже, Калигула намерен уничтожить все сенаторское сословие. Мы с тобой не сенаторы, а всадники, но мне (не знаю уж, как тебе) горько видеть, как гибнет сенат — опора государственного устройства, доставшегося нам от предков и превратившего Рим в столицу мира. На месте сената не создается ничего нового, что могло бы поддерживать порядок и питать римский дух; на месте сената, добродетели, и дисциплины образуется пустота… Калигула лишь разрушает, но не создает, он промотал наследство Тиберия и теперь принялся обирать римских граждан — вводить новые налоги… Но казна все равно пуста — все тратится на пьянство да разврат.

Кассий Херея молчал. Корнелий Сабин уже несколько раз при нем в резкой форме затрагивал цезаря, уверенный в том, что его давний товарищ не предаст его, не побежит с доносом. Херее были неприятны эти речи. Сначала он возражал Сабину, затем — резко обрывал его, но в последнее время больше отмалчивался.

— Так зачем же нам нужен такой принцепс? — продолжал Корнелий Сабин. — Разве справедливо, что рождение делает цезарей, а не мудрость, не опытность, не мужество? Божественный Юлий достиг верховной власти благодаря своему государственному уму и военной доблести; Август тоже воевал, а став принцепсом, укрепил римское могущество и возвеличил Рим; Тиберию власть досталась скорее по наследству, нежели по заслугам, но и он сделал немало достойного: он подавил восстание в Паннонии, а когда он умер, в казне лежало два миллиарда сестерциев. Калигулу же подняла на вершину власти слепая фортуна, не разглядевшая всей его гнусности, и вот теперь…

— Не потому ли ты так говоришь, что император не любит тебя и иной раз подшучивает над тобой? — с досадой перебил Кассий Херея расходившегося Сабина.

— А хоть бы и так. Да, он издевается надо мной, как и над всеми, кто не потакает его мерзостям… Год назад Калигула, первый из принцепсов, стал вводить рабский обычай рукоцелования, и вот однажды он протянул мне свою руку, а я, замешкавшись, вместо того, чтобы приложиться к ней, пожал ее, как клиент патрону… С тек пор Калигула возненавидел меня. Когда моя когорта становится на стражу во дворце, он дает мне пароль то «Венера», то «Приап [43] Приап — бог мужской силы. Изображался с огромным фаллосом (мужским детородным органом). ». Протягивая мне руку для поцелуя, он то вымажет ее какой-нибудь вонючей грязью, то нарисует на ней какую-нибудь пакость: тайное женское место или готовый к сношению мужской орган…

— Что касается паролей — так он всем дает такие… Ты, конечно, прав — Калигула ни во что не ставит наше достоинство римских граждан, но мы не частные лица, чтобы возмущаться, мы давали ему присягу и мы не можем бросить свою службу иначе, как с разрешения принцепса, мы не можем бежать…

— Бежать?.. Ни за что. Повторяю тебе то, с чего я начал: дело тут не только в наших обидах, дело тут в нашем государстве, в Риме, в империи… Ты говоришь, мы не можем нарушить присягу это было бы незаконно, но разве его возвеличание законно? Многие поговаривают, что он попросту убил Тиберия, и я, видя, как легко он убивает, склонен этому верить… И вот я спрашиваю тебя — так не лучше ли нам нарушить присягу, но спасти Рим? Не лучше ли будет для нас и для Рима, если мы убьем Калигулу? Найдутся римляне и в Претории, и в городских когортах, еще не развращенные грабежом, которые пойдут за нами, ну а тех, кто уже успел почувствовать вкус беззакония и прелесть разврата, я думаю, для пользы Рима можно было бы подкупить… Победив, мы сумеем привить им добродетель.

Кассий Херея посуровел.

— Ты предлагаешь мне не только измену, но и убийство! Нет, на это я не пойду… Один человек, будь он хоть трижды злодей, не сможет погубить Рим, но если граждане забудут о своем долге повиноваться власти, а солдаты — о своей присяге…

— Долг, присяга… О какой присяге ты говоришь? Мы присягали принцепсу сената как оплоту римского могущества, славе и гордости Рима, но где такой принцепс? Его нет, а значит, нет и нашей присяги… Я не хочу больше говорить с тобой.