Олег Ерохин - Гладиаторы

Через некоторое время музыканты сменили мелодию, оставив ритм таким же быстрым, и танцовщица, не прекращая вертеться, стала скидывать с себя свои накидки (по-видимому, Арисанзор объяснил ей, что хочет от нее император).

Вскоре обнаружились сочные груди рабыни, и она, не прекращая танцевать, направилась к ложу Калигулы. В дальнейшем, по известному сценарию, танцовщица должна была, скинув с себя оставшиеся одежды, броситься в объятия императора.

Калигула уже давно шумно сопел, его обычно бледное лицо побагровело, и было видно, как под шелковой туникой наливается силой его мужественность…

Вдруг что-то блеснуло в одеждах рабыни.

Лицо Арисанзора тут же исказилось, он приоткрыл рот, как человек, набирающий в грудь воздух, чтобы громко крикнуть, однако Каллист опередил его.

— Берегись, государь! — воскликнул грек и бросил стоявшее у стены комнаты изящное кресло с красиво изогнутыми ножками прямо в танцовщицу.

Удар был силен, хотя Каллист мало походил на силача, рабыня отлетела в сторону, противоположную императорскому ложу.

Возглас Каллиста ожег принцепса, словно плеть; Калигула резко дернулся и едва не свалился на пол, чудом удержавшись на своем месте. Он со страхом смотрел то на танцовщицу, то на евнуха, то на вольноотпущенника, все еще не осознав, откуда исходит угрожающая ему опасность.

Рабы бросили играть и молча стояли, дрожа; Каллист и Арисанзор, наконец-то крикнувший что-то неразборчивое, кинулись к упавшей танцовщице.

Рабыня приподнялась на локте. В руке ее был зажат маленький ножик, которым она слегка царапнула свою левую грудь.

Когда фаворит и евнух подбежали, рабыня уже не дышала она была мертва. Каллист внимательно осмотрел сначала нож, а затем — ранку на груди рабыни.

— Это яд, — уверенно сказал он. — Нож отравлен.

На шум сбежались преторианцы. Увидев, что Калигула в безопасности, хотя и изрядно напуган, они растерянно толпились у двери, не смея ни пройти в комнату, ни уйти обратно, на свои посты.

— О божественный, ты здоров, тебе ничего не угрожает — какое счастье!.. — внезапно запричитал Арисанзор, бросившись перед Калигулой на колени. Евнух, видать, подумал, что гнев императора мог обрушиться и на него: ведь это именно он привел танцовщицу, не убедившись толком в ее благонадежности.

Каллист нахмурился — в его голову пришла какая-то новая мысль. Он еще раз внимательно посмотрел на умершую и с сомнением покачал головой. Затем он подошел к столу, на котором помимо принесенного им самим свитка находилось несколько салфеток‚ два отделанных золотом кубка из слоновой кости и кувшин с вином. Грек смочил одну из салфеток в вине и, вернувшись к трупу, потер ею черное лицо танцовщицы.

По салфетке расплылось темное пятно.

— Ну, помогите мне! — крикнул Каллист преторианцам.

Воины намочили оставшиеся салфетки и присоединились к Каллисту. Вскоре от черноты танцовщицы не осталось и следа — вся краска сошла с лица поддельной негритянки. Любой римский патриций теперь узнал бы ее — это была Юлия, дочь Авла Порция Флама, видного римского сенатора, недавно казненного Калигулой.

Император, немного придя в себя, заинтересовался манипуляциями своего любимца и тоже подошел к покойнице. Увидев ее лицо, он отпрянул.

— Они… опять они… — глухо пробормотал Калигула. — Опять это проклятое сенаторское сословие… Они объединились, они хотят убить меня, они погубят меня… Нет, это я погублю их!

В ярости Калигула выхватил у одного из преторианцев меч и принялся кромсать мертвое тело. Какие-то невнятные слова слетали с его губ, в это время он больше, чем когда-либо, напоминал сумасшедшего.

Арисанзор, до этого валявшийся на ковре, подбежал к трупу. Он выхватил свой кинжал и тоже стал наносить удары, всем своим видом подражая императору (таким усердием евнух, по-видимому, хотел отвратить от себя гнев Калигулы). Однако было заметно, что его лицо то и дело искажала гримаса ужаса, порожденного то ли страхом за собственную жизнь, то ли страхом живого перед мертвым телом, смешанным с отвращением.

Каллист наблюдал за императором и евнухом с прячущейся в углах рта усмешкой.

Наконец Калигула насытился видом пролитой крови. Отбросив меч, он, пошатываясь, подошел к столу, выпил залпом два кубка вина (именно столько его еще оставалось в кувшине) и повалился на свое ложе.

Арисанзор тоже поднялся, весь дрожа.

По приказу грека преторианцы подхватили покойную и вместе с рабами-музыкантами вышли вон. Как только дверь за ними закрылась, Каллист твердым голосом сказал: