Дэвид Мэдсен - Мемуары придворного карлика, гностика по убеждению

Бедный Лев! Он подписал договор с Франциском, о котором никто не знал, и теперь его просили подписать договор с императором. Не удивительно, что он откладывал принятие решения. В конце концов он все-таки его подписал, но только потому, что считал, что это может помочь делам в Германии, и потому, что Карл V уже издал в согласии с желанием Папы эдикт против Лютера. Франциск начал доставлять беспокойство в начале 1520 года, когда выдвинул претензии на опекунство Катерины де Медичи, – Биббиена сумел загладить это дело, но сердечному согласию не суждено было продлиться долго. Франциск потребовал, чтобы кардиналу Гуффье де Буасси продлили на пять лет время пребывания на посту легата во Франции, и затем запретил оглашать во Франции антилютеровскую буллу Великого Четверга, сделав любопытное предостережение: любого, кто попытается ее огласить, следует утопить. С удивительной наглостью Франциск затем попросил Льва сделать его родственника, Жана Орлеанского, архиепископом Тулузы и кардиналом и стал шумно возражать против того, чтобы эти должности были даны епископу Льежа, о чем настойчиво просил император. После многих мучений над этим вопросом Лев наконец уступил просьбам Франциска и назначил кардиналом Жана Орлеанского, а не епископа Льежа, и представьте себе его удивление и гнев, когда теперь против этого стал возражать сам Франциск!

– Да он что, пытается со мной поссориться? – пожаловался Лев.

– Похоже на то, Ваше Святейшество, – сказал я.

– Мой милый, – вставил свое слово Серапика, – французы невыносимы как союзники и ужасны как враги.

(Позднее Лев повторит это замечание, и будет считаться, что оно принадлежит ему, к большому огорчению Серапики.)

– Не потерплю, чтобы этот наглый яйцелиз указывал мне, что я должен, а что не должен говорить у себя в консистории! – рассерженно орал теперь Лев.

– A basso i Francesi!

Теперь Серапика и я приняли на себя роль чего-то наподобие греческого хора, все время комментировали мысли Льва, его слова и поступки. Все вместе мы были словно три угрюмых персонажа, топчущиеся на середине сцены в какой-то многословной, возвышенной и совершенно неуместной домашней трагедии, в то время как все окружающие нас – прямо у нас под носом, так сказать, – зрители, наплевав на то, что происходит на сцене, находились в состоянии бунта. Ситуация была фарсовой, грустной и немного страшноватой.

Думаю, как раз примерно в это время Лев раз и навсегда повернулся спиной к французам. Даже Биббиена оставил делавшиеся все более трудными попытки проводить их дела и отстаивать их интересы. К тому же абсолютная необходимость помощи императора для усмирения лютеранского восстания в Германии с каждым днем делалась Льву все более очевидной. Сведения из той страны теперь уже беспокоили по-настоящему. Посол императора Хуан Мануэль посоветовал Карлу не проявлять никаких знаков милости «некоему монаху, известному как брат Мартин», или Фридриху, курфюрсту Саксонскому. Хитрый Мануэль прекрасно понимал, что императорское неодобрение Лютера, да еще и странное поведение Франциска не сможет не привести Льва в объятия Карла. Что на самом деле и произошло. Сам же Карл тем временем послушно выполнил требования буллы в Нидерландах, а 23 октября во время своей коронации в Ахене он поклялся «защищать Святую Католическую Веру, данную Апостолам, и проявлять покорность и верность Папе и Святой Римской Церкви». Немного помпезно, но с добрыми намерениями Лев написал Карлу письмо, в котором были следующие слова:

«Как на небе есть два светила, солнце и луна, чье сияние затмевает все другие звезды, так и на земле есть два высоких лица, Папа и император, которым подчиняются все меньшие князья и которым они должны покорно служить».

Карл V был молодым человеком, кожа его была гладкой и очень бледной, а подбородок просто огромен, казалось, что Бог приделал его потом, решив использовать оставшуюся prima materia. Его глаза с тяжелыми веками казались сонными, и, честно говоря, когда он определенным образом держал голову, то очень походил на кретина. Но я думаю, что это просто характерная «внешность» Гогенштауфенов. Говорят, что когда он читал процитированные выше слова Льва, то из уголка рта по обширной, без холмов и впадин, плоской поверхности подбородка текла струйка слюны, – струйка чистого удовольствия.

Третьего января 1521 года была выпущена булла Decet Romanum Pontificem, отлучающая Лютера от церкви, и Папа потребовал от императора, чтобы был выпущен общий эдикт для исполнения ее положений по всей Германии. Союз с Карлом, державшийся до этого на политических соображениях, теперь полностью основывался на том, что Карл мог сделать против Лютера. Лев начинал пробуждаться ото сна, он больше не считал, что папская власть вечна и непоколебима, он увидел реальность и понял, что христианский мир разделен кровью и мечом ереси, стремящейся (и довольно успешно, по всей видимости) стать новой ортодоксией. Как странно, что сон дает успокоительные картины, а пробуждение – чудовищный кошмар.