Валентин Гнатюк: Перуновы дети

Глаза Захаржевского обратились на большую книгу в красном сафьяновом переплёте с полуистёртой вязью золочёных букв. Сафьян был местами протёрт насквозь, но углы, окантованные серебряными накладками тонкой чеканки, остались целы, и книга имела ещё довольно приличный вид.

Захаржевский взял её, раскрыл. Внутри на тонких пергаментных листах красными, частью выцветшими чернилами был выписан удивительным каллиграфом рукописный текст, заглавные буквицы которого переплетались с дивными растениями и птицами. С трудом полковнику удалось разобрать первые слова в сложной вязи заглавия: «Сказъ о Св… ве… ромъ… нязе юевскомъ».

Что за «Св-ве»? Савве? Или святом Савле? Постой! «… нязе юевскомъ» – может быть «о Святославе, князе киевском»?

– Ерофей Захарович, ваша милость! – доложил пристав. – Чернокнижников привезли!

– Заканчивайте скорей! – поторопил воевода. – Идёмте, Григорий Михайлович.

– Да, да, сейчас, – отвечал Захаржевский, кладя книгу обратно. Мельком выхватил названия других книг, записанных, видимо, самим чернокнижником от руки неровными буквами: «Звездочтец», «Громовник», «Коледник», «Волховник». Уловив на себе пристальный взор Евлампия, спохватился, что слишком увлёкся просмотром еретических книг, и поспешил вслед за воеводой.

Евлампий принялся плотнее укладывать мешки и связки. Наконец дьяк уселся рядом на передок и приказал:

– Трогай!

Воз выехал со двора управы и, сопровождаемый казаками, направился к срубам.

Воевода, переговорив со стрелецким начальником, велел подать коней, и они с Захаржевским верхом поехали сквозь расступающуюся толпу к центру площади.

Стрельцы в своих красных кафтанах бердышами оттесняли слишком любопытных зевак, пытавшихся проскочить сквозь оцепление.

– Всё готово, вашь высокородие! – доложил стрелецкий сотник. – Можно начинать!

Воевода огляделся и, найдя, что всё идёт как надо, согласно кивнул.

Осуждённые, доставленные под усиленным караулом на специальной телеге в железной клетке и закованные в цепи, сидели отрешённо, не глядя на теснящуюся вокруг толпу, словно не они являлись причиной предстоящего действа.

Клетку отворили, буквально выволокли оттуда братьев, потому что сами они идти уже не могли, и потащили к срубу. Палачи и их подручные помогли караульным втащить осуждённых на помост и приковали с двух сторон к столбу на всеобщее обозрение.

Кто из братьев старше, теперь судить было трудно, оба представляли ужасное зрелище: одинаково измученные и изувеченные пытками, обросшие, в изодранных рубахах и портах на тощем теле. Оба, видимо, отличались прежде недюжинным здоровьем, если смогли вынести все пытки, не помереть и не сойти с ума, как это происходило со многими. В таком случае высшему начальству отписывалась бумага, что означенные люди удавились, отравились зельем, учинили над собой смертоубийство либо просто «померли за караулом своею смертью».

Один из братьев был понур, с потухшими очами, и лишь стонал, когда его вывороченные в суставах руки и ноги крепко пригвождали к дереву.

Второй, что пониже ростом, окидывал площадь странным, жутко горящим взором.

– Не гляди колдуну в глаза! – крикнул кто-то в толпе неподалёку. – Положит заклятие, потом уже никто не снимет!

– Точно, в предсмертный час у него самая сила, её демоны приумножают, так вокруг и вьются. Детей, детей прячьте!

Когда колдунов привязали к столбу, приказной дьяк с царской хартией и печатью на шнуре гордо взошёл на помост, прокашлялся и стал громко читать своим высоким дребезжащим голосом:

– По Высочайшему указу… Великого государя, царя, самодержца всея Великия и Малыя и Белыя Руси… Ввиду того, что многие незнающие люди в польских и украинных землях, забыв страх Божий, и не памятуя смертнаго часу, и не чая за то себе вечные муки, держат отреченыя еретическия и гадательные книги, и письма, и заговоры, и коренья, и отравы, и ходят к колдунам и ворожеям, и на гадательных книгах костьми ворожат, и теми кореньями и отравы, и еретическими наговоры многих людей насмерть портят, и от тое их порчи люди мучатся разными болезнями и помирают, строжайше повелевается…

Дьяк сделал многозначительную паузу и строго посмотрел на стоявших впереди свидетелей, проходивших по делу о колдовстве.

– Повелевается, – продолжал он, – чтоб люди те впредь никаких богомерзких дел не держались и те б отречённые и еретические книги, и письма, и заговоры, и гадательныя книжки, и коренья, и отравы пожгли и к ведунам и ворожеям не ходили, и ведовства не держались, и людей не портили!