Валентин Гнатюк - Перуновы дети

Словно почувствовав взгляд, она встрепенулась:

– Я, знаете, после обеда обычно сплю час-полтора, извините…

– Ну и прекрасно, я тоже отдохну, – поддержал Чумаков, не желая менять привычного распорядка дня хозяйки.

Он ушёл в отведённый ему кабинет и лёг, обдумывая услышаное. Как же так? Брюгман-авеню, пятьсот десять и пятьсот двадцать два – это же почти рядом. А из воспоминаний в книгах Миролюбова им с Лидой показалось, что они жили в разных концах города и почти не контактировали, во всяком случае, о каких-то соседских, дружеских взаимоотношениях не упоминалось вообще. С другой стороны, не мог же Изенбек завещать всё свое имущество (одних картин около шестисот полотен!) случайным людям. И Галина Францевна говорит, что они дружили. Выходит, Миролюбов в последующем намеренно дистанцировался от Изенбека? Почему? Он также характеризовал Изенбека как человека, «очень много пившего», который к тому же «плохо говорил по-русски». Из слов Галины Францевны вырисовывалось совсем другое: да, выпивал, но работал как одержимый, к тому же никогда не терял ни одного из своих человеческих достоинств. Оказывается, он учился в Петербурге и был сыном офицера российского флота! И после этого утверждать, что Изенбек «плохо говорил по-русски»… Тут крылась какая-то новая загадка, тайна, которую Чумаков пока не мог объяснить. Он решил подробнее расспросить о Миролюбове и выяснить, что же это была за личность.

Вячеслав Михайлович ещё раз осмотрел комнату. Значит, картины на стенах и вот эти, зашитые в синюю ткань, что у него под боком, созданы тем самым художником Изенбеком, который нашёл уникальные дощечки под Харьковом и вывез их в Брюссель. И он, Чумаков, теперь может коснуться полотна, ощутить энергетику автора, запёчатлённую маслом на многие времена. Только что он беседовал с женщиной, которая связала его с прошлым и людьми, жившими тогда. На этой старинной печатной машинке Миролюбов делал машинописные копии древних текстов. За стеклянными дверцами шкафа в объёмных папках лежат его рукописи, которые можно смотреть и изучать. Всё это неимоверная фантастика, которая тем не менее происходила на самом деле.

В коридоре послышались шаги, щёлкнула дверь ванной, снова шаги. Но Чумаков не спешил выходить. Галина Францевна попросила его утром и после обеденного сна по возможности не выходить из комнаты, пока она не постучит в дверь.

– Я должна привести себя в порядок, вы понимаете?

Чумакова восхитила эта просьба настоящей француженки. Женщина она в любом возрасте женщина, и не может позволить, чтобы гость, мужчина, увидел её в беспорядке.

Наконец послышался условный двойной стук.

– Вы не спите?

– Нет, читаю.

Закончив абзац, Чумаков вышел и увидел в соседней комнате Галину Францевну, сидящую на своём месте за столом. Вооружившись большой старинной лупой, она рассматривала шкатулки.

– Шён, зер шён, вундербар [43] Красиво, очень красиво, замечательно (нем.). , – приговаривала она, разглядывая презент Чумаковых.

Им с Лидой, когда выбирали подарок на художественном рынке, тоже понравились именно эти шкатулочки. Лаконичная роспись прекрасно сочеталась с деревом и не подавляла его естественной красоты и фактуры.

Затем так же внимательно и бережно Галина Францевна стала перебирать журналы и книги, в которых говорилось о её муже.

– Мы с супругой пишем роман об истории обретения древних дощечек и людях, к ним причастных. Расскажите, пожалуйста, о Юрии Петровиче и о себе, – попросил Чумаков, подсев к столу.

– О-о-о, – в своей привычной манере восхищения протянула Галина Францевна, – он был гений! Историк, философ, величайший поэт эмиграции. А я кто: просто «маленькая Галичка», как он меня называл. Тогда были трудные времена, Юра потерял работу. Но он много трудился дома, писал стихи, статьи, рассказы, он был мастером короткого рассказа. Вы же видите тот шкаф, он полон Юриных рукописей.

– И вы издали все эти труды? – поразился Чумаков.

– Пока двадцать два тома. Но есть ещё неизданное, много стихов… Мой почтенный возраст торопит поскорее привести всё в порядок, прежде чем я покину этот мир…

– Двадцать два тома?! Как же вы смогли? Вам помогали?

– Нет, я всё оплачивала сама, исходя из моих скромных возможностей. Я получаю две пенсии: одну – бельгийскую за работу секретарём-машинисткой, а позднее медсестрой, а вторую – американскую, где я тоже работала медицинской сестрой. У меня так и осталось американское гражданство, и раз в полгода я езжу туда. Вот на одну пенсию живу, а на вторую издаю Юрины книги. Трудно, конечно, приходится, вы видите, ничего лишнего. Но я дала Юрочке слово, поклялась, что сделаю всё для издания его трудов. Он умер на корабле «Виза» шестого ноября тысяча девятьсот семидесятого года по пути из Америки в Европу.