Александр Немировский - Пурпур и яд

— Нет! — поспешно отозвался Фарнак. — Просто у меня закружилась голова от величия твоей идеи. Я представил себе, как ты спустишься с горных вершин подобно лавине. И те, кто уже привыкли опустошать чужие города, будут сметены скифским потоком.

Дорога, пробившись сквозь заросли орешника, вывела на перевал. Понт распахнулся перед беглецами как стол, накрытый голубой волнистой скатертью. Когда-то Митридат мог сесть за него где хотел. Теперь судьба уделила ему крошечный уголок там, где Понт сходится с Меотидой, там, где прошла его юность. Оттуда он начнет борьбу сначала.

Туман уползал в горы, и, как в полураскрытую дверь, входил новый день, наполненный сиянием, ликованием красок, пением птиц, рокотом струй. И хотя все это представало взору смертных бесчисленное множество раз, в каждом явлении утра, казалось, было что-то особенное и неповторимое.

Царь Арток поправил на голове шлем из барсовой шкуры. Казалось, он прикасался к своему прошлому. Ведь этого барса поразил отец, когда он, Арток, был еще мальчиком, Ему запомнилось ликование во дворце и устроенный отцом пир.

Чу! Вдалеке загудели рога. Послышался собачий лай. Начался звериный гон. Царские родичи и придворные рассыпались в цепь. Заблестели черные луки, сверкнули мечи и наконечники копий. Сейчас, сейчас из зарослей выбегут звери и замечутся, поражаемые стрелами и дротиками. Но вместо этого из-за скалы показался всадник. В нескольких шагах от царя он осадил скакуна и спрыгнул на землю. Сквозь повязку на его голове проступала кровь.

— Владыка иберов! — прокричал вестник, склонившись на колено. — Римляне вторглись в наши пределы. Они идут со стороны албанов, сея смерть!

— Как это случилось?

— Ороз, царь албанов, испугавшись римлян, пропустил их через свои земли.

— Чего они хотят? Что им надо у нас в горах?

— Римляне потеряли Митридата. Они ищут его повсюду, как уверяют, чтобы вырвать корни войны.

— Вы слышите? — обратился Арток к своим спутникам. — Римляне преследуют Митридата. Мы ожидали козлов и оленей, а на нас движутся хищники.

Над Амазис-Цихе вспыхнуло тревожное пламя сигнального костра. Оно озарило грозные башни царской твердыни и раскинутые под нею черепичные кровли Мцхеты. Проснулась вся Иберия от Сарапаны до Алазония, как ручьи, ниспадающие с гор, сходились к Мцхете царские воины, стройные и остролицые юноши, еще не бывавшие в бою, и ветераны сражений с албанами и армениями, участники походов против соанов и керкетов. И строились они на берегу Куры по сотням и тысячам. И жрецы закалывали жертвы богам, приносящим победу.

…Клодий сошел с дороги, чтобы пропустить вперед свою когорту. Последний переход был особенно тяжелым. Приходилось спускаться по каменной осыпи, расползавшейся под ногами. Но хуже всего были эти горные речушки! Казалось, ничего не стоило их перейти вброд, но они были такими же дикими и своенравными, как обитатели гор. Вчера ледяная вода сбила воина с ног и ударила головою о скалу. Его похоронили тут же, забросав тело камнями. Сколько таких холмиков осталось на всем пройденном войском пути от могилы Феридия. Но, кажется, воины разучились оглядываться. Полководцы приучили их смотреть вперед, привлекая богатством и почестями. А если обещанное не сбывалось, не трудно было найти виноватого. Новый полководец во всем обвинял старого!

Не сам ли Клодий содействовал падению Лукулла и возвышению Помпея? Но теперь Помпей ему так же ненавистен, как прежде Лукулл. Тот, по крайней мере, не корчил из себя великого полководца, не выступал с напыщенными речами. Если он и наполнял свою мошну золотом, то обходился без сравнений с аргонавтами, если он брал город, то не выставлял себя Прометеем. Знай титан, что людишки, которым он дал огонь, так будут вертеть его именем, он наверное бы сказал: «Живите себе во мгле!»

Дорога, змеясь, вывела войско к реке, которую проводник-армений назвал Курой. Она была известна Клодию как Кирн. Он слышал, что она вбирает в себя все потоки и впадает двенадцатью устьями в Гирканское море. Но он не мог себе представить, что бывают такие могучие реки.

— Козни врагов… римские орлы… триумф…

Река отделяла противников. На одном берегу были римляне, на другом — иберы. Ничто им не мешало видеть друг друга и даже обмениваться воинственными воплями. Но стрелы, даже если они перелетали через реку, не могли причинить вреда. Нечего было думать и о том, чтобы переправиться на конях. Река могла бы унести и слонов.