Ибрагим Нуруллин - Тукай

Долго еще потешались шакирды. «Каждый день посредине комнаты ставили сундук или стол, и начиналась ходьба вокруг Каабы. Первым эту операцию проделывал Тукай, а вслед за ним и остальные», — пишет тот же однокашник.

Очень рано Тукай стал задумываться о вопросах, касающихся не только «мусульманского» мира. Общественно-политическая жизнь всей России так или иначе проникла и в старые татарские медресе.

Медресе, стремившиеся сохранить независимость от властей, причиняли начальству немало беспокойства, Чему там учат? В каком духе воспитывают шакирдов? Не распространяют ли таких крамольных идей, как панисламизм или сепаратизм? Не настраивают ли молодежь против царя?

В министерстве просвещения одни считали, что надо незамедлительно взять медресе под жесткий контроль министерства, прекратить обучение на родном языке, другие же (и их точка зрения перевесила) стояли за гибкую политику. То есть пусть пока все будет как есть, следует лишь усилить надзор за учащимися.

Мы не знаем, посещал ли медресе «Мутыйгия» инспектор министерства просвещения, но из воспоминаний достоверно известно, что едва ли не каждую неделю приходил полицейский.

Едва длинноусый толстый полицейский с надменным видом появлялся перед шакирдами, ему навстречу выходил Габдулла. Изобразив на лице сладкую улыбку, он гнусавым голосом обращался к околоточному: «Джантимер-ага, Джантимер-ага» (буквально — железная душа, одно из татарских имен. — И.Н .). И, мешая русские слова с татарскими, прибавляя к последним окончание «ский», ловко вкрапливал в свою речь оскорбительные для полиции выпады, а шакирды давились от смеха.

Любопытно, что позднее Тукай в своих фельетонах часто называл полицейских джантимерами.

Веселое богохульство Габдуллы, а также попытка писать стихи по-русски были вызваны уверенностью в себе, которой он проникался в эти годы. Он становится известен как поэт не только в стенах медресе «Мутыйгия», но и во всем городе.

Теперь Габдулле писалось легко — к этому времени он усвоил технику стиха, ему не надо было мучительно искать рифмы, они приходят сами собой. Нет недостатка в темах и сюжетах. А в наблюдательности ему отказать трудно. В новом классе началось обучение по джадиду. Учителем там стал Нури-хальфа. Но Габдулла видит, что Нури безграмотен, хотя мнит себя эрудитом, любит погулять, поесть, повеселиться и знает, что ему многое сойдет с рук, ибо навязан он был в медресе попечителем Муртазой Губайдуллиным, коему доводится зятем. Нури, чтобы не идти в солдаты, принял какой-то яд, от которого у него перекосило рот.

Габдулла сочинил на Нури сатиру, где высмеивает невежество, скрывавшееся под огромной чалмой и напускной важностью. Умственное и физическое убожество Ну-ри вызывало прямые ассоциации с запущенностью самого медресе — «не жилье, а логово для зверя». Стихи Габдуллы были написаны на разговорном языке, сравнения взяты из реального быта.

Но вот вместо Муртазы-бая попечителем назначают Валиуллу Хамидуллина, который засучив рукава принимается за ремонт медресе. И вот из-под пера Габдуллы выходит стихотворение, где купец Валиулла в духе старой поэзии сравнивается с солнцем, уподобляется «святым угодникам», именуется «защитником веры Мухаммеда, любимцем пророков».

Если принять во внимание, насколько ограничены были материальные возможности медресе, то надо думать, что во время ремонта удалось лишь залатать дыры, подправить рамы да перекосившиеся двери и, может быть, покрасить полы. Валиулла Хамидуллин к своим обязанностям относился добросовестно, но, конечно уж, на святого угодника никак не походил. Кое-кто может предположить, что неумеренная хвала была не столько данью старой поэтике, сколько хорошо замаскированной иронией, но вряд ли это предположение основательно. Габдул-ла слагал в эти годы подобные же панегирики, в которых никак невозможно усмотреть иронии и сегодня. Так, однажды, когда приятель написал о нем хвалебную статью, он в ответ послал стихи, где называл приятеля «превосходным писателем, чье перо служит нации», а его статью именовал «зерцалом истины».

Габдулла жаждет попробовать себя во всех поэтических жанрах, в том числе и панегирических, которые занимали важное место в классической восточной и старотатарской поэзии. Он пока еще убежден, что поэзия делится на низкую и высокую и что превознесение до небес — главная отличительная черта последней.