Рихард Вейфер - Данте

Все существо поэта было пронизано мягкостью и кротостью, вся суровость и ожесточение, которые когда-то затрудняли жене и друзьям существование со столь добрым, по сути дела, человеком, теперь исчезли.

С большой озабоченностью Гвидо да Полента следил за здоровьем своего верного друга: он поручил своему лейб-медику сделать все возможное, чтобы великий флорентиец еще долго радовал своих друзей и весь мир своим существованием.

Но вскоре — в день Воздвижения Креста, 14 сентября 1321 года, — пришел час, которого все со страхом ожидали.

У постели больного собрались оба сына и дочь Беатриче, чтобы в последний раз проститься со своим отцом.

Данте задумчиво рассматривал монашеское одеяние любимой младшей дочери, которая заручилась согласием отца уйти в монастырь.

— Я всегда считал, — мягко сказал он, — что Богу лучше служить в лоне семьи и в мире, чем в монастыре. Но поскольку ты, любимое мое дитя, так настойчиво просила меня, то иди к тем, кто вдали от мира не утруждает ног, но крепок духом.

— Я буду просить Бога, — покорно ответила Беатриче, — чтобы он дал мне силы преданно служить ему.

— А вы, мои сыновья, связаны со своим отцом прочнее, нежели это обыкновенно случается в мире, потому что и вас проклятие родного города отправило на чужбину. За это мы должны были бы желать, чтобы его настигла Божья кара — и тем не менее мы любим его всем сердцем, как только люди любили когда-нибудь свою родину. Когда я целыми годами трудился над своей священной песней, отделывая ее днем и ночью, мои мысли часто возвращались в родную Флоренцию, которая оттолкнула меня от себя, грозя огнем и мечом. Во мне просыпалось жгучее желание возвратиться на родину, чтобы в своем прекрасном баптистерии прочитать собравшейся общине песнь моей жизни — произведение, к которому приложили руку небо и земля, — и быть увенчанным за то лаврами поэта! Прощай, прекрасная мечта!

— Утешься, отец, — воскликнул Пьетро, — следующие поколения исправят ошибку ваших современников!

Отблеск тихого счастья пробежал по осунувшемуся лицу больного. Немного погодя он сказал:

— Я надеялся на земного императора, верил, что он принесет мир моему отечеству, уставшему от ненависти и вражды. Мои мечты рухнули, моя надежда на счастливое возвращение на мою земную родину не оправдалась. Одно только поддерживало меня в эти последние трудные годы — вера в Небесного владыку, который предоставит мне, бедному изгнаннику, надежное убежище в царстве вечной справедливости.

Данте огляделся вокруг, словно пробудившись ото сна:

— Молитесь за меня, дети мои!

— Отец, отец! — всхлипнули сыновья, а Беатриче, бледная, с блестящими по-неземному глазами, взглянула на смертельно больного отца и начала молиться бескровными губами:

— Святая Мария, Матерь Божия, молись за нас! Святая Мария, благословенная, проси за нас, чтобы наш любимый отец обрел силы в свой смертный час!

— Дети, дети, — прошептал умирающий, шаря худыми руками по одеялу, будто что-то ища, — передайте поклон матери… я так хотел бы… еще раз… во Флоренции… поздно… но… моя песнь…

— Она будет вдохновлять и утешать многих! — воскликнул Пьетро.

У больного начался жар. Он вытянулся. Голос его звучал громко и возвышенно, словно голос ясновидящего:

— Однажды явится охотничья собака, которая готовит ужасную смерть жадной рыси… Пищей ее будут мудрость, любовь и добродетель, и она принесет этой согбенной Италии спасение и освобождение… Спасение и освобождение…

Братья и сестра многозначительно переглянулись. Великое творение отца проникло в его лихорадочный бред.

В изнеможении отец обмяк.

В комнате умирающего воцарилась глубокая торжественная тишина. Открылась дверь, и вошел монах, чтобы совершить обряд соборования. Хлопотавшие вокруг умирающего вздохнули с облегчением. Старый слуга успел-таки выполнить свое последнее поручение.

Испуганные глаза смотрят на любимое бледное лицо, на блестящие неподвижные глаза, которые, вероятно, видят уже иной мир.

Якопо хватает сестру за руку:

— Он хочет еще что-то сказать!

Бледные губы с трудом выдыхают:

— Беатриче…

Страдания Данте Алигьери закончились.

Пьетро закрыл ему глаза. Он и Якопо ощутили внезапную боль. Они никак еще не могли понять, что лишились отца. Но Беатриче напомнила им о ближайшем долге:

— Давайте помолимся за упокой его души.

Монах-францисканец уже стоял на коленях у одра умершего, погруженный в немую мольбу.