Ефим Курганов: Первые партизаны, или Гибель подполковника Энгельгардта

После 1808 года Оленин был по болезни в отставке и проживал в своём смоленском именьице.

Александр Павлович стал расспрашивать Евгения Ивановича об его житье-бытье, об здоровье, а потом настоятельно просил опять поступить на воинскую службу. «Ты сейчас очень нужен России», — сказал государь. Оленин, не раздумывая, дал согласие. И тогда государь тут же подвёл его к естественно образовавшемуся кругу, состоявшего из братьев Лесли; в центре же круга находилась громадная статная фигура генерал-адъютанта Винценгероде.

Пристроив Оленина, государь, весьма довольный, двинулся дальше и почти сразу же наткнулся на большую группу, которая тут же расступилась пред ним и окружила его, возбуждённо и радостно что-то говоря. То был клан Энгельгардтов, имеющих в Смоленской губернии множество больших и малых вотчин.

Как только государь оказался в центре энгельгардтова круга, все они стали клясться в верности Его Величеству и в ненависти к проклятому Бонапарту. Едва ли не каждое восклицание, исторгаемое из душ этих людей, лило, безо всякого сомнения, подлинный бальзам на душу нашего государя.

Выслушав всех, Его Величество прочувствованно заметил: «Только, ради Господа, подкрепите ваши замечательные слова, друзья мои, делом. Непременно подкрепите! Бейте супостата!»

Энгельгардты — довольно-таки древний баронский род швейцарского происхождения. Но история наших Энгельгардтов начинается с момента, когда некий Георг Энгельгардт переселился из Цюриха в Лифляндию. Потомки сего Георга так и остались в Лифляндии. А в семнадцатом столетии Вернер Энгельгардт (в России потом он стал Еремеем) вступил в войско польского короля Сигизмунда и в составе этого войска брал Смоленск, в награду за что и получил на Смоленщине поместья. Так там и осели Энгельгардты и стали затем настоящими русаками, оправославились даже. И вот они стояли пред российским государем и изливали свои патриотические восторги, совершенно искренние.

А поодаль от них стоял мужчина громадного роста, напоминавший то ли быка, то ли медведя. Шитый золотом дворянский мундир, который широко облегал его необъятную фигуру (мундир достался ему от отца, бывшего по стати своей даже ещё выше и объёмней своего наследника) рождал ещё одно сравнение — с солнцем что ли. Во всяком случае, это скорее был не человек, а явление природы. Могучее и страшное.

Между прочим, сей богатырь тоже был Энгельгардт, но прочие члены клана его сильно не жаловали, вот он и стоял отдельно, как бы сам по себе. Сумрачный. Недовольный. Независимый.

Помещик Пореченского уезда Смоленской губернии отставной подполковник Павел Иванович Энгельгардт, в отличие от многих своих родичей, не был состоятельным землевладельцем. Отнюдь. Скорее он был очень небогат и, пожалуй, даже довольно-таки беден. В его основном имении (Дягилево) было всего 77 душ крестьян. Но Энгельгардты сторонились его совсем не поэтому. Причина была в ином.

При всей скудости своих средств, Павел Иванович был знатен и чванлив. Он полагал, что по общественному своему весу никто из Энгельгардтов не может с ним сравниться, что, естественно, родичей его крайне обижало.

Надо сказать, что для чванливости Павла Ивановича Энгельгардта были некоторые основания. Вот, что я имею в виду.

Родной брат его отца (Ивана Андреевича) Василий Андреевич Энгельгардт женился на сестре самого светлейшего князя Григория Потёмкина, и она родила пятерых дочерей. Они-то и стали основными наследницами князя Потёмкина. Были баснословно богатыми и имели особый вес в обществе. Особенно Потёмкин жаловал Александру Васильевну Энгельгардт (говорят, даже был с ней в любовной связи).

Сия Александра Васильевна (по супругу Браницкая), одна из богатейших и влиятельнейших женщин Российской империи, благоволила к своему кузену Павлуше Энгельгардту. Именно она устроила его в Первый Петербургский шляхетный кадетский корпус и вообще оказывала всяческие благодеяния, что вызывало у смоленских Энгельгардтов чувство законной ревности.

Но необходимо назвать ещё одну причину, по которой Павла Ивановича Энгельгардта не жаловали смоленские его родичи.

Он был необычайно страстным поклонником горячительных напитков и особливо «дягилевки» (род охотничьей водки «Ерофеич»), которая производилась его крестьянами.

Можно сказать, что Павел Иванович всегда был навеселе, а когда очень навеселе, то впадал даже в буйство, крушил мебель, а бывало, что и дрался.