Павел Саксонов - Приключения доктора

— Мура хорошая! Мура ничего плохого не делала! Это всё он! — девочка пальцем ткнула в инспектора. — Злой дядя! Плохой!

Петр Васильевич растерянно заморгал:

— Подожди, подожди… а ты-то кто такая?

— Моя внучка, — на этот раз Лидия Захаровна опередила девочку.

— Внучка? — удивился Петр Васильевич: ему не доводилось слышать, чтобы у вдовы были дети, а коли их не было, откуда же было взяться внучке?

И без того багровое лицо Лидии Захаровны потемнело так, что доктору сделалось страшно: неровен час, удар приключится! Поэтому Михаил Георгиевич, уже совершенно осознав, что корова — Мура, как ее назвала девочка — уж точно никакого вреда никому не причинит, быстро шагнул к вдове и взял ее за руку.

Вдова, которой, как мы уже говорили, доктор понравился, не сопротивлялась, хотя, возможно, причина ее непротивления крылась в другом. Она, возможно, выигрывала время, собираясь с мыслями, пока Михаил Георгиевич — умело и без спешки — проводил «осмотр».

Пульс у Лидии Захаровны и вправду оказался не в меру учащенным и наполненным так, что и без тонометра [32] В 1902 году тонометры в России еще не получили распространения. Это случилось несколько позже, когда выдающийся русский хирург, один из основоположников сосудистой хирургии, Николай Сергеевич Коротков (1874–1920) усовершенствовал до современного вида метод измерения кровяного давления, предложенный фон Башем. диагноз был ясен: тахикардия и повышенное артериальное давление. Волноваться Лидии Захаровне категорически не следовало!

— Лидия Захаровна, — отпустив руку вдовы, обратился к ней Михаил Георгиевич, — не буду скрывать: что бы вы ни чувствовали, но истинное состояние вашего здоровья оставляет желать лучшего. Вам следовало бы принять успокоительных капель и лечь в постель.

— Какая тут может быть постель! — вдова — не без театральщины — всплеснула руками. — Ко мне вламываются, пытаются обворовать, я теряю чуть ли не все запасы моего… вина…

Если инспектор едва не взвился при новом обвинении в воровстве, то сама Лидия Захаровна очень приметно запнулась, заговорив о вине. Оба — инспектор и Лидия Захаровна — обменялись стремительными взглядами и, похоже, пришли к негласному соглашению: более — уж в этот вечер точно — друг друга не задевать!

— …а тут еще и корова эта! — закончила вдова бурное вступление. — Посмотрите на нее: вы удивляетесь, а я так и вовсе поначалу чуть от страха не померла!

— Но девочка…

— Меня Катя зовут!

— Чья же ты, Катя?

— Говорю же: внучка это моя!

— Бабушкина! — подтвердила Катя.

Наступила неловкая тишина: Петр Васильевич не знал, к кому теперь следовало обращаться. Но вдова уже собралась с мыслями, и поэтому молчание длилось недолго. Махнув рукою куда-то в сторону она заговорила:

— Чего уж греха таить: меня тут все воображают злодейкой, истязательницей… да-да, Петр Васильевич: не оправдывайтесь! С вашей это подачи! Как только вы здесь обосновались, всё у меня на ферме пошло прахом… да вы и сами видите: коровник запущен, коровы истощены, молоко — дрянь, покупателей почто что и нет… А ведь еще недавно всё было иначе! Ко мне со всей округи за молоком приходили: лучшей моя ферма считалась. Но… — Лилия Захаровна нахмурилась. — А впрочем, что я такое говорю? Вы правы: всё началось еще раньше — еще со смерти мужа. Нет у меня его деловой хватки, не умею я так вести дела, чтобы и себя не забыть, и другим удовольствие было! Он-то умел… он — царствие ему небесное — как пчелка с утра до ночи годами вился над всем, что у нас было: и ферму, и погреб, и дом, и многое другое пестовал. При нем всё это процветало. Да вот беда: прибрал его Господь, да и как не прибрать, когда человек так надрывается? И — да: всё постепенно стало приходить в упадок. Когда-то из нашего погреба вина к столам вельмож покупали, а теперь… Бочки, кстати, от того времени остались: настоящие бочки! Вино в них было отменное… А дом… когда-то квартиры в нем такие люди арендовали! А сейчас? — рвань, голытьба, нищета беспросветная! Вон они — во дворе столпились: ну что за люди? Срам один, а не квартиранты! Беда, одним словом. Беда, Петр Васильевич. И ваше появление только ускорило и усугубило всё: дела совсем расстроились, пришлось на хитрости пуститься, а там… что получилось, то получилось: позор и стыд, если коротко. Из уважаемой всеми дамы я превратилась в пугало…

Петр Васильевич — смущенный, неловко шевеля руками и переступая с ноги на ногу — хотел было что-то сказать, но Лидия Захаровна оборвала его неожиданно величественным и властным жестом: