Станислав Калиничев - Невенчанная губерния

Потом это многие раскусили. Пленных за большие взятки получали в военном ведомстве, а высокие чиновники «доставали» их для работы в своих поместьях.

Уголь стремительно дорожал. Для заводов Петербурга его уже пытались завозить из Англии. Листовская шахта стала приносить хороший доход, но Василий Николаевич не мелочился. Он затеял крупную игру: все прибыли вкладывал в шахту — пробивал новый ствол, покупал машины, которые ещё можно было достать.

Весною шестнадцатого года он горячо поддержал идею создания общества «Китоперс», которое должно было организовать ввоз дешёвого «жёлтого» — как говорили — труда: безработных китайцев и персов. Хорошо понимал: кончится война, уйдут из Донбасса десятки тысяч военнопленных, разбегутся по домам те, кто полез в шахту, чтобы не забрали на фронт. А с кем тогда работать? С возвратившимися фронтовиками, которые не боятся ни Бога, ни чёрта? Выход видел один: работать должны машины и бессловесные «жёлтые», которым можно платить вдвое меньше, чем своим.

Летом шестнадцатого Листовская работала как часы, её ещё называли «Абызовской» — и это льстило Василию Николаевичу. Он мог уже полностью положиться на своих помощников, но по прежнему опыту знал, что этого делать не следует, и потому хоть два раза в неделю, но являлся на службу в кабинет управляющего.

Вот и сегодня, удобно усевшись в кресле своего нового, обставленного добротной мебелью кабинета, спокойно просматривал почту. Газета Рябушинского «Утро России» на все корки ругала концерн «Продамет», который, мол, сдерживает выпуск металла, чтобы сохранить на него высокие цены. А на фронте не хватает пушек и снарядов, потому что нет металла. «Интересно, — подумал Василий Николаевич, — а сам Рябушинский на своих фабриках уж не патриотизм ли выпускает? За лишний процент прибыли не то, что Россию — брата родного не пожалеет».

Однако, были в «Утре Росии» и довольно толковые, с его точки зрения, статьи.

«В настоящую минуту доказывать необходимость и неизбежность нашего утверждения в Констанинополе едва ли не значит ломиться в открытую дверь, — писал некто Парамонов, — Босфор и Дарданеллы должны принадлежать России — таково мнение различных политических групп, и оно совпадает с мнением руководителей нашей внешней политики».

После этой статьи, которую он прочитал до конца и с удовольствием, внимание Василия Николаевича привлёк «репортаж с фронта» под крикливой шапкой. В ней от редакции говорилось, что молодой беллетрист Яков Окунев сам побывал в бою и даёт не какой-то пересказ фактов, почерпнутых в штабе, а «живописует энтузиазм солдат, которые воодушевились приездом к ним любимого отца-генерала и неудержимо рванулись в атаку».

«…Ноги скользили в лужах крови — своей и неприятельской — писал этот восторженный дурак, — густой лес был буквально срезан артиллерийским огнём и горел. Но чувство непередаваемого стихийного восторга, охватившее нас всех, затмило все ужасы… Пели раненые и умирающие!..»

«О, Господи! — подумал Абызов. — Ни один хулитель не принёс, должно быть, столько вреда России, сколько вот такие безудержные, неиссякаемые хвалители!»

Бросив газеты на приставной столик (секретарь потом уберёт), он вышел в коридор. Только что вымытые деревянные полы струили прохладу, из торцевого окошка падал косой, жёсткий свет. В душе Василия Николаевича вызревало какое-то предчувствие, неосознанная тревога — оставаться наедине с собой стало тягостно. Толкнув дверь, вошёл в кабинет к главбуху.

Леопольд Саввич, как школьник, пойманный учителем, быстренько отодвинул журнал, который только что читал, и потянулся за развёрнутой ведомостью. Абызов заулыбался.

— Да ладно вам… Чтобы не одичать тут, надо и журналы почитывать. Не в убыток, конечно, делу. Кстати, что за изданьице? Такое яркое…

— «Столица и усадьба», — угодливо ответил Клевецкий. — Вот тут сказано: «Журнал красивой жизни, совершенно нового в России типа, по образцу английских».

Абызов бросил взгляд на красочную обложку и в виньетке под целующимися ангелочками прочитал: «Красивая жизнь доступна не всем, но она всё-таки существует, она создаёт те особые ценности, которые станут когда-нибудь общим достоянием… Всякая политика, партийность, классовая рознь абсолютно чужды нашему журналу».

— Да… — задумчиво произнёс хозяин. — «Расея» наша непостижима! Сто миллионов голодают, десять миллионов сидят в мокрых окопах, а красивая жизнь… как тут написано — «всё-таки существует»! Впрочем, Леопольд Саввич, если подойти к делу философически… Скажем, чтобы насладиться нежной телячьей отбивной — не обязательно видеть, как убивают телёнка, как выпускают из него кишки и снимают шкуру! Скорее наоборот.