Станислав Калиничев - Невенчанная губерния

И вот тут уж потянулись самые мучительные дни. Время ползло до того медленно, вроде бы безотрывно смотришь на часовую стрелку. От утра до вечера проходила целая вечность. Весной уже казалось, что вот завтра, и уж никак не позже послезавтра, и ему выправят бумаги. Но пришел приказ о переводе полка из Таврии на Кавказ, и старшему кузнецу сказали, что до прибытия на новое место расположения он и думать не смеет об увольнении. Потому как переправить такое хозяйство своим ходом за тыщу вёрст — хлопот всем хватит, а кузнецу — особенно.

Лишь в конце лета, на второго Спаса, покинул он свой полк, получил подорожные из расчёта шестнадцать копеек на день, из полковой кассы — жалованье по 2 рубля 68 копеек за каждый год службы, за вычетом небольших сумм, потому как на вино он не тратился. На прочую же мелочь, особенно в последние годы, он всегда имел живую копейку: кому бритву сделает, а кому табакерку или те же подковки железные…

До Владикавказа его подвезли полковые фуражиры, а уж дальше добирался сам. Шёл он навстречу осени, и только после Покрова, уже по первой пороше, обнял взором Боровухинский косогор над Проней и присел в изнеможении на хлипкую жердь деревенской поскотины…

Так умерла, закончилась, отошла в небытие вторая жизнь Ивана Власыча.

А третью описывать не берусь, хотя сведений о ней осталось поболее, чем о первой и второй вместе взятых. Так уж устроена наша эгоистическая человеческая натура: если у кого-то всё нормально — живёт, растит детей, куёт или пашет, зарабатывая на хлеб насущный, любит жену, радуется наступающему утру, как и предстоящему вечеру, — читать или слушать о таком нам чаще всего не интересно. Вы слышали русскую сказку, которая начиналась бы словами: «Стали жить-поживать и добра наживать»? И не услышите. Нам подавай страсти необычные, распиши миг глубокого падения, покажи, хоть изредка, большие находки и большие потери.

Напишите, что некто Иванов колупнул носком сапога землю — так, от нечего делать колупнул — и нашёл золотой самородок весом в пуд! Сразу возникает тысяча вопросов, и для всех они интересные. А если обычный старатель Иванов всю жизнь промывал в лотке песок, собирал по крупинке дорогой металл — ну, что в том интересного?

Потому сообщу только, что Иван Чапрак, придя в Боровуху, нашёл Душаню почти не изменившейся. При свете лучины, не позволявшем рассмотреть скорбные бороздки морщин на её тонком лице, он увидал такую же испуганную, одетую в домотканую рубаху девицу, которая со страхом взирала на поседевшего бородача с надорванным ухом. Осторожно ступила шаг… другой… и упала ему на руки. А из-за ситцевой занавески, отделявшей закут между печью и простенком, выглядывала девчонка-подросток — его дочь Надя.

Обвенчались они без шума, без свадьбы. Иван нагнал страху на сельского старосту, и уже через неделю община выделила ему на заречной стороне клин для подворья. Пахотной земли ему не полагалось, потому что село было барское, а отставной солдат по закону считался человеком вольным.

За зиму и лето он срубил небольшую избёнку и построил кузню. Первый, самый необходимый инструмент — ручник и кувалду, зубила да бородки, обжимки да клещи, — принёс с собой, потому-то столь тяжёлой была его заплечная ноша. Меха сшил сам, да и всё остальное ладил своими руками. Деньги на первое обзаведение имелись. Конечно, с точки зрения его первой жизни — так… мелочь, кругом-бегом сто рублёв. Но если смотреть на них глазами мужика, а именно такую жизнь определил он себе, то за такие деньги много чего сделать можно. На работу он был горяч. Первое время, пока заказы выпадали случайные, ему помогала Душаня, только вскоре пришлось нанимать помощника.

Душаня стыдилась своего счастья. Ей было уже за тридцать, дочка вот-вот заневестится, а она взглянет на Ивана Власыча — и обомрёт. Закачается близкое небо, вроде смыла она с себя все земное, а он спеленал её, завернул в тулуп и несёт меж сугробами через двор по морозному воздуху — из баньки в натопленную избу.

Носил он её легко, пряча улыбку в курчавую бороду. Душаня и спала у него на руке, напрочь отвыкнув от холщёвой подушки.

Года через полтора после его возвращения родила она сына, который прожил несколько месяцев и помер. Потом родились ещё двое сыновей. Старший, Матвей, появился на свет, когда крестьянам дали волю, а младший, Иван, — когда уже Надиньку выдавали замуж. Даже свадьбу пришлось на какое-то время отложить, потому как неловко было матери невесты при таком брюхе принимать сватов, присутствовать на венчании…