Эдуард Зорин - Огненное порубежье

С этими словами он степенно подошел к столу и протянул Житобуду перевязанный шелковой ниточкой свиток.

— Ступай с богом.

И, покряхтывая, вернулся к стольцу. Сел, задумался. Поняв, что беседа закончена, Житобуд снова низко поклонился и бесшумно выскользнул за дверь.

Когда сотник ушел, князь кликнул Онофрия и велел разыскать Кочкаря, Княжий милостник был в сенях и на зов Святослава явился сразу.

— Сердце у меня нынче свербит, — пожаловался ему князь. — Слышно ли что из Новгорода?

— Вечор был гонец от Владимира, — сказал Кочкарь. — Шлет тебе молодой князь поклоны, просит родительского благословения.

— Уж не на чудь ли зовут строптивые бояре?.. Молод еще.

— Угадал, кормилец, — льстиво подтвердил Кочкарь. — Передает молодой князь, будто пожгли вороги села в порубежье, не пропускают купеческие суда, чинят препятствия торговле.

— Знамо. То уж кончанских старост дело.

Святослав, поджав губы, недовольно взглянул на Кочкаря.

— Слыхал я — Словиша ни на час не отходит от молодого князя. Верно ли?

Кочкарь знал и об этом. Однако беспокоить Святослава он не хотел. Но тот смотрел требовательно.

— Верно, — неохотно признался Кочкарь.

«Змееныш, — подумал Святослав о Всеволоде. — Обложил Владимира в Новгороде. И Роман рязанский ходит при нем на коротком поводке…»

Издавна мечтал Святослав сесть на высоком киевском столе. Издавна видел себя старшим среди князей. Сбылось. А радость была недолгой. Пришли заботы, от которых таяли зыбкие сны.

Когда-то говорил он Кочкарю: «Дай срок, не обычным — старшим князем утвержусь я на Горе. Не временным хищником. Вразумлю ослепших: почто воюете друг с другом, почто сын идет на отца, внук на деда?! Не единой ли мы веры?! Против кого поднимаете меч свой?»

Мечтал Святослав не карать и миловать, а блюсти родовой закон: старший князь — всему русскому делу голова. И ежели вразумить ослепших, то и ослепшие поймут: и земле своей, и людям на той земле, и князьям, и холопам их желает он только добра.

Так говорил он Кочкарю, так думал. А поднялся на Гору да поглядел вокруг себя с высоты — и устрашился. Оказалось, и под ним не крепок киевский стол. И, расточая сладкие речи, стал Святослав плести, словно паук, хитроумные сети. Всюду вокруг него были враги. А пуще всех боялся он Всеволода, чувствовал стоящую за его спиной немалую силу.

«Где же пуп земли русской? — задавался он ревностно одним и тем же вопросом. — В древнем Киеве или в новом Владимире?»

И, завидуя Всеволоду черной завистью, вступая в единоборство с ним, сам же рушил свою мечту: вместо единения вел князей к усобице, вместо веры насаждал вражду.

Догадливый Кочкарь подливал масла в тлеющий огонь:

— Один Роман только и верен тебе, князь. Не вырвешь с корнем Юрьево племя — взрастет на тучных нивах чертополох, на месте любви взойдет ненависть.

Еще с вечера принимал Кочкарь гонца Ехира от половецкого хана Кончака. Прибыл Ехир со всеми предосторожностями в купеческом караване, шедшем в Киев от берендеев.

Лицом Ехир смугл, раскосые глазки умны, подвижный лоб в глубоких морщинах. Пригнал он большой воз диковинного товару, продавал перстеньки и бархат боярским женам и дочерям, княгине привез алых шелков и золотых украшений.

Едва вышел Кочкарь на всход, едва взглянул на бойкого торгового гостя, сразу обо всем догадался. Велел отрокам звать его в сени, из сеней провел Ехира в свою ложницу и только здесь, затворившись, стал выспрашивать, от кого и с чем прибыл.

— Не поднимай пыли раньше, чем стадо не пришло, — уклончиво отвечал и юлил Ехир. — А прибыл я в Киев с дорогим товаром. Что купить желаешь, тысяцкий? Себе ли, жене или дочери на потеху?..

Слушая его быструю рочь, Кочкарь даже засомневался: да за того ли он принял Ехира? Что, как и впрямь он только купец и ничего, кроме своего товара, в Киев не привез? И стал тоже хитрить, и кружить, и говорить намеками. Тут-то Ехир и раскрылся.

— Был я за тридевять земель, видел девицу-красавицу, — сказал он, морща загорелый лоб. — Сидит она наряженная в золото да серебро. Скучает по родному тятеньке. Взмахнула бы девица лебедиными крыльями, да сетка шелковая — разве из сетки улетишь?..

Хоть и не назвал Ехир дочери Кочкаря по имени, а и без того все стало ясно.

В самое сердце метил Кончак: не попрекал, не грозил — велел передать, что дочь его жива, всем довольна и шлет в подарок перстень с красным камушком, а сам Кончак посылает ему украшенное золотым шитьем седло и серебряную сбрую.