Эдуард Зорин - Богатырское поле

Лодии шли по Русскому морю, оставив далеко позади себя толчею тесных улиц и пламенем горящие на солнце соборные купола Царьграда.

После долгих лет разлуки возвращался на Русь зиждитель и камнесечец Левонтий.

Торговый гость Ярун, хозяин всех лодий и товара, принял его с радушием, выделил место в кормовой избе по соседству с византийскими послами, поспешавшими в Киев, — тем самым изъявил простому ремесленнику, не боярину и не дружиннику, знак своего особого расположения.

Сам Ярун жил в носовой избе с женой Ксенией, тридцатилетней смуглой женщиной, на лице которой, казалось, застыло извечное выражение скорби. За все время пути Левонтий ни разу не слышал ее голоса. Она тихо готовила в большом медном котле еду, стирала белье, прибиралась в избах.

— Годов пять это с ней, — сказал однажды Ярун Левонтию, — с той поры, как половцы увели в полон сынишку. Стояли мы тогда на волоке; дружина не подоспела, а поганые тут как тут. Не счесть, сколько увезли с собой товару, а уж народу погубили…

Не ожесточила сердца Яруна давнишняя беда, но неспроста вдруг забудется он среди беседы, уйдет в себя остановившимся взором: куда б ни занесло его — в латинские ли страны, в Трапезунд или за Джаб-эль-Тарик, к зеленым, невиданно прекрасным островам, — неизбывная горечь подымалась в нем снова и снова, едва только покажутся родные берега.

С ясной погодой за кормой и наполненными попутным ветром парусами лодии в срок подошли к Олешью. В днепровском устье стояли на якорях большие и малые суда, меж ними юрко проплывали смоленые челны; ближе к посаду, ощетинив пенное трехрядье длинных весел, степенно покачивались на волнах два византийских корабля; на берегу у бревенчатых и саманных изб толпился народ. Были здесь новгородцы в зипунах, киевляне в опашнях, рязанцы и суздальцы в белых, ниже колен, посконных рубахах, греки в ладно сшитых накидках — коловиях, персы в синих и розовых дибаджах, — разноголосый, разноязыкий торговый люд. Сошедшие на берег русские гости торопились в церковь Параскевы Пятницы или к установленному на вершине пригорка храмцу, в нише которого виднелось изображение Николы Мокрого с мечом в тонкой руке.

Ярун истово помолился Николе, купецкому заступнику. Когда он кланялся, в ухе его подпрыгивала и ярко взблескивала золотая серьга.

Встав на колени рядом с купцом, прочитал молитву и Левонтий. Никола покровительствовал всем плавающим по воде, а камнесечцу еще предстоял долгий и опасный путь через пороги к Киеву и дальше — по Оке и Клязьме — к новому городу Владимиру Залесскому.

Множество былей, похожих на небыль, услышал Левонтий от купцов о владимирском князе Андрее Юрьевиче. И умен-де он, и храбр, и боголюбив. Ему бы в Киеве старшим среди братьев сидеть, а он пошел супротив отцовской воли — выбрал себе небольшую крепость на самой окраине Руси. В ту пору дивились ему все, иные открыто посмеивались. Зато нынче ходят под ним в покорстве и киевские строптивые князья…

Дивно украшает Андрей свой стольный град, кличет со всех концов земли мастеров. Съезжаются на берега Клязьмы резчики по дереву и камню, богомазы, златокузнецы и мостники из Мурома и Рязани, из Чернигова и Новгорода. Устоит ли седовласый Киев перед юным богатырем?! Не потускнеет ли его древняя красота перед владимирскими белокаменными храмами?! Не поблекнут ли живые краски его иконостасов?! Не одряхлеют ли стены?! Не обветшает ли былая вера?!

Велика земля русская, несметны ее богатства. Тянутся из Руси обозы, плывут лодии на восход солнца и на закат — вБагдад и Хорезм, в Чанвань и к берегам Варяжского моря. И сюда, в Олешье, на теплое Белобережье, стекаются дары всех стран. Такого богатства не видывал Левонтий нигде, разве только в Царьграде на главной торговой улице, шумной и веселой Месе.

У самых причалов и выше, на холме, расположились со своим товаром арабы и греки, хорезмийцы и ясы, булгары и половцы. Торговали соболями, бобровыми благовониями, медом, воском, пшеницей, горючим камнем, рыбьим зубом, конями, ловчими птицами, хитрой кузнью, богатым узорочьем, кольчатой и дощатой броней, мечами и шлемами с искрящейся насечкой, наборными уздечками с бирюзовыми глазками.

Ярун бродил между рядов, присаживался на корточки, уважительно пересыпал из ладони в ладонь пшеницу, пробовал мед, глядел коням в зубы, громко, как и все, рядился и приценивался к товару, а Левонтия пленило многообразие виденного и слышанного, все пытливо подмеченное, мастерски выполненное резцом и зубилом, любовно сохраненное в рисунке и цвете для доброго глаза, для сердца, жадно ищущего красоту…