Виталий Полупуднев - Митридат

Отдельно располагались в живописном развороте сотни боевых колесниц, запряженных самыми ретивыми конями. Митридат с горделивой миной говорил друзьям и стратегам, что римские копьеносцы дрогнут от одного вида этого страшного воинства.

Асандр загляделся на сказочную панораму, открывавшуюся его взору. Фарнак толкнул его в бок, прошептав:

– Смотри сюда, не зевай по сторонам! Сейчас наступит час молитв и жертвоприношений!

Толстый подвижный человек с накладной бородой, одетый в расписной балахон персидских магов, подошел к жертвеннику.

– Ну, Гермей, – обратился к нему царь, – совпал ли ход времени со звездными приметами? Готов ли ты принести жертву?

– Приметы вошли в круг времени, пора принести жертву, – ответил жрец, причем стало видно, что его зубы покрыты позолотой.

Боспорец оказался свидетелем обряда принесения жертв богам как греческим, так и восточным, включая и таинственного Митру, бога света правды.

С обрыва в море были сброшены белые кони с путами на ногах – в дар Посейдону.

Курились жертвенники, невнятно бормотали жрецы, царь воздевал руки к небу. Тысячи воинов, обступивших холм, молчаливо взирали на его моление о победе.

Царевич Фарнак шепотом называл имена тех, кто окружал царя. Асандру стало известно, что со стороны моря стоял иаварх Гермократ, человек с черным лицом и горбатым носом. Он походил на ассирийца. Предводительствующий сухопутными ратями Таксил занимал место по другую сторону от Митридата. Выделялся высоким ростом, имел гордо посаженную голову и вызывающе дерзкие глаза. Эти два военачальника как бы олицетворяли собою две могучих руки царя Митридата, которыми он готовился внезапно схватить за горло римского великана.

– Великие воеводы, храбрейшие витязи и знатоки военного дела! – восхищенно шептал Фарнак, видимо упоенный отцовскими приготовлениями к победоносной войне, уверенный в грядущей победе.

«Молод еще царевич, – заключил мысленно Асандр, – много ел сладкого и еще не морщился от горькой пищи».

Но и сам ощутил необычный подъем духа, внутреннюю готовность вместе с Фарнаком устремиться туда, куда укажет царь, желание стать участником и свидетелем великих событий.

Гордые и чопорные стояли представители испанского бунтаря Квинта Сертория, того, который бросил вызов Риму, хотя сам был римлянином. Будучи римским наместником в завоеванной стране, он поднял против завоевателей народы всей Испании – иберов и кельтиберов, – рассчитывая с их помощью подчинить себе «вечный город». Он уже провозгласил начало новой эпохи в истории Рима – эпохи торжества своего собственного военного и государственного гения. После удачных сражений в минувшие два года, выигранных у таких выдающихся полководцев, как Метелл и Гней Помпей, он настолько уверился в окончательной победе, что заключал союзы с государствами и давал обещания народам так, словно уже восседал на Палатинском холме.

Испросив совета у волшебной лани, с которой он появлялся перед войском и народом, Серторий вошел в союз с Митридатом, надеясь этим облегчить себе вступление в ворота Рима и сокрушение всех, кто этому препятствовал. Вот его представители – сенатор Марий Одноглазый и легаты Луций Фанний и Луций Магий. Первые двое в гребнистых римских шлемах с золотыми орлами и панцирях, украшенных затейливыми фибулами и пряжками. Их доспехи выглядят ново и как-то особенно, по-римски, добротно. Эти люди являлись не просто послами, но военными советниками, воеводами, которые должны были преподать варварам искусство вождения войск, всемерно способствовать успеху войны. Марий Одноглазый даже носил звание «верховного стратега» и на совете говорил вторым после Митридата. На их каменных лицах не отражалось ни восхищения парадом Митридатова воинства, ни душевного возбуждения. Они были уравновешенны и бесстрастны. Смотрели на всех свысока, как бы вскользь, словно не считали окружающих людей достойными более пристального внимания. Асандр вгляделся сначала в мужественный облик Луция Фанния, моложавого красавца, решил, что это воин, человек действия, прямой и смелый. Рядом с ним странно выглядел Марий – морщинистый, безбородый. Несмотря на воинский наряд, в нем было что-то старушечье. Даже черная повязка на левой стороне лица и властные огоньки, что поблескивали в уцелевшем глазу, не снимали этого впечатления.

«Стар и, видимо, тщедушен, – подумал Асандр, – а попади ему в костлявые лапы – не пощадит!»