Нигар ни к кому не могла обращаться за советом, поддержкой — у нее не было ни подруг, ни соседок. Все боялись Мямуча, все шарахались от него. Да и не любили она выносить «сор из избы», как бы он там не вонял. А все его издевательства над собой она считала волей судьбы, божье наказание за свой грех. «На спине жены, изменившей своему мужу всегда должна свистеть плетка!» — любил повторять муж. Раз, испытав жестокий урок этой плетки, она в последствии всегда подставляла под нее свою голову. Это испытание стало нормой ее жизни, велением горькой судьбы.
«Благодари Аллаха, что твой муж до сих пор терпит тебя, не выгоняет на улицу, — успокаивала себя Нигар, — Иначе не надо было покоряться хитроумным словам одноглазого муллы Шахбана и от мужа сбежать к нему домой. Чего же в подарок ты от него получила? Ребенка, рожденного незаконно! Когда Мямуч застал тебя с ним на сеновале, он тогда должен был тебе оторвать руки и ноги! Тогда бы поняла сладость измены мужу! Даже хоть сейчас он выгонит тебя из дома, пойдешь куда? Кому покажешь свое лицо, потерявшее совесть?»
Поэтому, иногда хоть редко, но попадались люди, готовые помочь ей выйти из этого заколдованного круга, категорически отказывалась от их помощи, она пряталась от них, уходила в глухой лес и там давала волю слезам.
Теперь повсеместно в стране углублялись процессы демократизации, реформ: разваливались виноградарские, садоводческие совхозы, колхозы, животноводческие предприятия, ковровые фабрики, из них куда-то стала исчезать сельскохозяственная техника, скот. Мямуч не думал, что ветер перемен коснется лесничества, его хозяйств, поднятого на ноги кабальным трудом десятков лет. Один день обанкротилось лесничество, из райцентра к нему нагрянули налоговые инспекторы вместе с судебными приставами, на тяжелые грузовики загрузили весь скот и укатили куда-то. Тот же день угнали и весь транспорт, сказали за какие-то долги лесничества, он толком не понял. Через неделю разобрали животноводческие и птицефермы. Хорошо, что он успел спрятать от налоговиков хоть кое-какой скот в животноводческих базах далеко от головного хозяйства.
Он стал нищим за какие — то несколько дней. Опять стал пить, пить страшно, до упоения. Чем дальше он видел, до чего доводит бедных селян горбачевская перестройка, тем страшнее он начинал понимать, те времена, когда он с упоением трудился в лесном хозяйстве и от этого он получал огромное моральное удовлетворение, назад не вернутся. Тем тоскливее становилось у него на душе. Он сутками бродил по лесным тропам, искал успокоения души, но кроме горя и разочарования он в разрушенном хозяйстве ничего не видел. Чиновники у него в лесу рубили реликтовые деревья: бук, дуб, липу и на тяжелых грузовиках суками наперевес отправляли их куда-то, его никто не слушался, кому ни лень, гонял его за шею. Он сутками истину всего происходящего начал искать на дне бутылки, спился до такой степени, что перед его глазами черты прыгали. Он всю свою досаду, всю свою злость вымещал на спине своей жены.
На другой день после похмелья, когда он садился на своего коня перед своей семьей, некоторыми бездельниками чабанами и пастухами, которые никуда не разбежались, а вокруг него крутились, он опять превращался в могучего лесничего и бессменного хозяйственника. Перед сельчанами тоже он, хозяин всех этих лесных угодий, все еще важничал, задирал нос, без своего согласия никому не давал хворостинку срезать. Но больше всего от него доставалось жене Нигар.
Вот и сегодня, когда Мямуч, хорошенько напившись, сидя по-турецки скрестив ноги за скатертью на полу, с тяжелыми, как кувалды, кулаками собирался набрасываться на жену. Но вдруг во дворе протяжно завыл волчонок, гремя цепью, стал запрыгивать на стену. К нему под ноги попала откуда-то взявшаяся кошка. Он ударом ноги закинул ее на спину сидящей за ковром Шахрузат. Кошка протяжно завизжала и выскочила наружу через окно. Мямуч, тяжело ступая на кривые, бревнистые ноги, поплыл к лестнице.
Волчонок почувствовал, что к нему во двор по лестнице спускается никто иной, как хозяин. Как только тот с веранды приоткрыл створку двери во двор, Тарзаан (Так наименовала его Шахрузат) от злости скривил губы, показывая своему врагу острые, как кинжалы, клыки, стоя на широко расставленных ногах, в диком оскале опустил к земле морду, сверкая фосфористыми глазами, которые смотрели на него из-подлобья, глухо зарычал. Вдруг стрелой набросился на Мямуча. Но тот успел дать ему пинка ногой, обутой в тяжелый кованый сапог.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу