Валентин Пикуль - Площадь павших борцов

В семье Паулюсов появилась какая-то нервозность. Елена-Констанция говорила, что ее гнетут предчувствия чего-то неотвратимого, но сам Паулюс, внешне оставаясь спокойным, приписывал волнения жены только сложной беременности дочери. Между тем его зять барон Альфред Кутченбах часто спрашивал — не исчерпал ли вермахт свои возможности?

— Нет, — отвечал Паулюс. — Однако Риббентроп уже пытался уговорить фюрера, чтобы тот предложил мир Советам, но фюрер сказал, что об этом надо было думать в июле сорок первого, а не сейчас — с забинтованной мордой… Я полагаю, — рассуждал Паулюс, — что, объявив Америке войну, фюрер попросту издал вопль о помощи: лучше придите вы, пока не явились русские.

— Это немыслимо! — удивился зять.

— Немыслимо, но вполне вероятно, если учитывать, что наш фюрер в политике трафаретами не мыслит…

Дизельным «Нибелунгом» он вместе с Гальдером отбыл в Пруссию, приехал в «Вольфшанце» утром, когда Гитлер еще спал, и потому Гальдер предложил Паулюсу подышать свежим воздухом. На тихой лесной тропинке они долго наблюдали за прыжками белок.

— Читали последние метеосводки? — спросил Гальдер. — На юге России очень сильные морозы, а синоптики пророчат дальнейшее понижение температуры.

Гальдер вдруг заговорил, что силы русских, кажется, превышают силы вермахта.

— И не лучше ли нам сразу сковать фронты обороной? До весны.

— Вы будете говорить об этом с фюрером?

— Даже не заикнусь. Но этот вопрос я обсуждал с Хойзингером. У него несколько иная точка зрения, отличная от моей.

Паулюс поднял воротник, зябко сунул руки в карманы.

— Догадываюсь, — сказал он. — Наша оборона даст передышку русским, а за это время усилится роль Америки. У нас нет иного выхода, как только перейти в мощное наступление, чтобы уничтожить Красную Армию прежде, чем англосаксы начнут высадку на европейском континенте…

Гальдер повернул обратно. Долго шли молча.

— Неприятное известие, Паулюс, — вдруг сказал Гальдер. — Эрих Гёпнер откатил свои «ролики» назад, сдав свои позиции русским, и тем самым нарушил строгий приказ Гитлера.

— Может, он отошел с согласия фон Клюге?

— Клюге не одобрил его ретирады.

При входе на территорию «Вольфшанце» они оба — и Гальдер, и Паулюс — предъявили охране желтые пропуска.

— Но Гёпнер это еще полбеды, — продолжил Гальдер — а вот что сделает фюрер Рейхенау?

Паулюс всегда беспокоился за 6-ю армию:

— Что же там случилось… на юге?

— Рейхенау тоже отвел армию. Тимошенко доказал этому бравому «эксцентрику», что у него сила побольше, нежели мы считали. Теперь Рейхенау хлопочет о дальнейшем отходе.

— Не похоже на Рейхенау. Не похоже на шестую армию.

— Сейчас у нас все не похоже, — ответил Гальдер…

Гитлер проснулся к трем часам дня. Кейтель предупредил Паулюса, что фюрер настроен нервно, его месть по отношению к Гёпнеру и Рейхенау может оказаться жестокой. Гёпнер уже вызван в ставку, чтобы получить «по мозгам», а в Полтаву послан выговор в такой резкой форме, что Рейхенау служить далее не пожелает. После доклада Франца Гальдера Паулюс все-таки рискнул вступиться за Рейхенау, тактически пытаясь реабилитировать отведение 6-й армии с ее позиций. При этом он неосторожно признал, что большая стратегия всегда останется верной наложницей большой политики. Но, поминая политику, Паулюс забирался в чужой огород, где хозяйствовал один Гитлер.

— Паулюс! — обозлился фюрер. — Если вы считаете, что я неправильно руковожу войной, то вам место не здесь, а там, где вы можете на деле доказать правоту своих обобщений. Советую вам не вмешиваться в мои распоряжения! Иначе вы все окажетесь скоро в роли дворняжки, которая получила пинка под хвост, когда ей вздумалось заглянуть в мясную лавку…

«Что это значит?» — недоумевал Паулюс, готовя себя к самому худшему. Когда он вернулся в Берлин Елена-Констанция сразу заметила его подавленность!

— Фриди, у тебя опять дергается левая щека.

— Да, знаю. Смена караула продолжается, — сказал он жене. — В этой гробнице «Вольфшанце» сейчас сортируют свои неудачи с усердием, с каким монахи перебирают свои четки… Как Ольга?

— Ожидаем роды где-то в первых числах апреля.

Перед женой он не скрывал своих опасений, сказав Коко, что фюрер сейчас настроен очень решительно и ждет весны.

— Не думаю, чтобы Гёпнер и Рейхенау угодили под расстрел, но суд трибунала возможен. Жаль, если их ждет отставка. Я переживаю за шестую армию: ведь это моя армия. Уму непостижимо, сколько миль я накрутил с нею по Европе!