Валентин Пикуль - Три возраста Окини-сан

Это был февраль 1920 года.

Коковцеву больше ничего знать не хотелось. Ему сказали, что в Сретенске есть на станции кипяток и дешевая обжорка…

Когда он вышел на перрон, кто-то его окликнул.

— Вы меня? — удивился Коковцев.

— Тебя, тебя, — отвечал молодой человек с приятной, располагающей внешностью (безо всяких признаков оружия).

— Простите, не имею чести знать вас.

— Ротмистр Саламаха! С приездом… гнида!

Удар кулаком в лицо поверг контр-адмирала наземь. Саламаха (откуда силы берутся?) встряхнул Коковцева, будто тряпку. Только теперь в его руке появился револьвер:

— Вперед, не оглядывайся. Здесь тебе не Москва…

На путях отфыркивался заиндевелый бронепоезд атамана Семенова, составленный из четырех блиндированных вагонов. В первом — штаб-салон атамана с картами и выпивкой, во втором — запасы золота и награбленное добро, в третьем — тюрьма и пыточная камера, а в четвертом — гарем атамана, в котором подбор женщин свидетельствовал о том, что Семенов не грешил расовыми предрассудками. В тамбуре растопырился пулемет-"кольт», вдоль коридора тянулась пирамида с японскими карабинами системы «арисака». Саламаха, шагая сзади, очень ловко выудил из кармана Коковцева бельгийский браунинг. Пинок в зад не столько оскорбил, сколько ускорил движение адмирала навстречу гибели… Семенов гулял по салону, обставленному как хорошая гостиная, он был в кавалерийских галифе и шелковой сорочке. Его распухшая от алкоголя морда выглядела вполне добродушно. На спинке стула висел желтый мундир офицера Забайкальского казачьего войска.

— Ну, что? — спросил он. — Попался?

Спокойно им был выслушан подробный рассказ адмирала.

— А зачем врешь? — спросил Семенов, смачно зевая. — Беда мне с этими адмиралами… Сколько с Колчаком грызлись, а теперь тебя черт принес. Думаешь, я тебе поверил? Или эти краснозадые в патруле такими уж были дурачками?

— Выходит, что дурачками, — сказал Коковцев.

— Но я-то не дурак! Когда выехал из Москвы? Что тебе надо в моих краях? И что велено у меня тут вынюхать, а?

Саламаха с приятной улыбкой обрушил адмирала на ковер. Потом показал Семенову браунинг, блещущий никелем.

— Вот у него, гада, что было… Григорий Михайлыч, может, сразу тащить в третий вагон? — спросил он атамана.

— Погоди. Сначала общупай его до костей…

В карманах было пусто. Но бандитов удивил наручный браслет Коковцева: «МИННЫЙ ОТРЯД. ПОГИБАЮ, НО НЕ СДАЮСЬ».

— Кажется, не врет… — заметил Семенов.

Коковцеву было страшно. Саламаха заставил его вытянуть руку с браслетом на столе, под нее подложил японскую газету, чтобы не просыпались мимо золотые опилки. Он стал распиливать браслет напильником, а Владимир Васильевич в смятении чувств вычитал заголовок статьи: «АЗИЯ ДЛЯ АЗИЯТОВ. XX век станет золотым веком для утверждения теории единения всех цветных народов против белых!» Саламаха успел сделать только надрез на браслете, как раздалось шипение пара, и вровень с вагонами Семенова остановился японский бронепоезд, прибывший от пограничной станции Маньчжурия.

— Убирай все это дело, — велел Семенов ротмистру.

В салон бодро вошел генерал Оой, которому Коковцев и заметил по-японски, что Танаки в «Ници-Ници» пишет одно, а на деле получается совсем другое. Он сказал:

— Я не успел еще ступить на эту землю Забайкалья, как сразу же меня избили, ограбили…

Оой-сан с улыбкой вручил ему свою визитную карточку:

— Пусть она послужит для вас пропуском… куда угодно!

С визитной карточкой японского сатрапа в кармане английского френча Коковцев остался в незнакомом русском городе, где все вызывало в нем отвращение — заборы, дома, люди, деревья, похабщина в разговорах. Ему хотелось тепла и покоя. Впереди него плелся по улице прохожий, который вдруг сделал круг, будто пьяный, но тут же выровнялся и пошел далее нормально, как все люди… Коковцев, ошеломленный, крикнул:

— Геннадий Петрович, это я… постой!

Атрыганьев спросил его как ни в чем не бывало:

— Слушай, Вовочка, а бывал ли ты в кегельбане Бернара на Пятой линии Васильевского острова?

Вот каким он стал: жилистый старик с длинною бородой, висок отмечен следом пули.

— Да, бывал у Бернара, и не раз, — отвечал Коковцев.

— Значит, и ты состарился, дружок… Ах, если б можно было вернуться на клипер «Наездник» и начать все сначала!

Атрыганьев двинулся дальше, время от времени описывая круги, с утоптанной тропы он сворачивал в сугробы…