Эдмон Фрежак - Гетера Лаиса

Несмотря на победу у всех, начиная со стратега и до последнего гребца, душу тяготило сознание неисполненного священного долга. Там, между дикими скалами Аргинузских островов, волны бросали из стороны в сторону тела погибших и над их уже посиневшими ужасными трупами кружились морские птицы. И теперь много безутешных душ, наталкиваясь на безжалостные скалы, бродили по берегам огненной реки, разделенные ее быстрым течением от зеленых Елисейских [28] Елисейские поля, элизиум — местопребывание праведных, рай. полей.

В Кумах, где они отдыхали, до них дошел невероятный слух: афиняне украсили венками и заковали в цепи участников сражения, пришедших в гавань раньше их; цветами они наградили их за победу, а цепями за их преступление! Начальники получили цикуту, которую поднес им в кубке служитель одиннадцати…

Несмотря на неторопливую работу гребцов, священная галера подвигалась вперед. Уже стал виден Фалеронский мыс и белая башня, на вершине которой в безлунные ночи дозорные зажигали огонь. Мол и набережная были покрыты многочисленной толпой, и даже на дороге, которая вела из Афин через поле Аристида, виднелось множество бегущих к гавани людей.

В то время, когда галера, державшаяся еще в открытом море, проходила мимо гавани Мюнихи, остававшейся справа, вдруг появилась лодка, вышедшая из-за Актея.

Это была маленькая лодка, скорее челнок, всего с одним гребцом. На руле сидела женщина под покрывалом, а на носу лодки юноша, размахивавший куском красной материи. Когда лодка подошла ближе, Конон узнал Ксантиаса. Он взмахнул рукой, отдав приказание гребцам. В ту же минуту весла поднялись, и рулевой поставил корабль бортом к лодке.

Женщина под покрывалом, отказавшись от помощи раба, смело поднялась по веревочной лестнице на палубу. Ее длинный плащ распахнулся, и моряки увидели золотую пластинку с изображением символической совы с распущенными крыльями и рубиновыми глазами.

— Иерофантида, — тихо произносили вокруг. — Иерофантида. — И все благоговейно пали ниц.

Конон еще раньше узнал Эринну, бросился к ней, но вдруг увидел священную эмблему, — отступил.

— О, Боги! — воскликнул он, — все кончено?!

— Все кончено, — отвечала она.

Она с минуту стояла молча, а затем сказала тихим голосом, в котором дрожали слезы:

— Как ты похудел и как ты бледен!

Конон с печальной улыбкой показал свою левую руку, обернутую складками плаща:

— Я сражался днем и плакал ночью.

— Ты плакал, ты, Конон?

— Да, как женщина… Эринна, помнишь ли ты тот день, когда в лесу Артемиды ты взяла меня за руку и посвятила нас обоих богине?

— Ты меня спрашиваешь, помню ли я об этом? Я была там с Ксантиасом этой зимой… О, Конон, ты говоришь, что я забыла свои клятвы, зачем же ты, нарушил свою?

— Это было безумие, безумие! Она дала мне выпить такого напитка, который убивает волю… Ты должна была выслушать меня и простить!

Эринна раздумывала с минуту, затем сказала:

— Я бы простила тебя. Почему же я ничего не знала об этом? Почему же я узнала только о том, что ты совершил? Почему иерофонт не допустил тебя? Боги избрали меня для служения им… Теперь уже нельзя ничего изменить… я принадлежу храму и не могу его покинуть, а если я сегодня и пришла к тебе…

— Не оправдывайся; ты пришла, потому что все еще любишь меня!

— О, да! Потому что я люблю тебя и должна спасти тебе жизнь!

Триера тихо покачивалась на синих, спокойных волнах.

Эринна подошла к фок-мачте и обернулась к морякам. Она откинула складки своего покрывала и рассказала о том, о чем они знали уже по слухам… Она рассказала о смерти Диомедона, Перикла и других начальников. Она рассказала, как несправедливый гнев народа обрушился на людей, которые одержали величайшую морскую победу, как голоса лучших граждан были заглушены криками озлобленной толпы…

— Уходите, — говорила Эринна, — уходите, моряки. Спасите жизнь тому, с кем вы столько раз побеждали врагов. Уходите, пока еще не поздно!

— Уходим, — воскликнул Конон, сияющее счастьем лицо которого, вдруг преобразилось, — уходим! Будем искать на берегах Ионийского моря более гостеприимную гавань…

Кормчий отдал приказание. Гребцы безропотно налегли на весла. Судно, повинуясь рулю, стало поворачиваться кормой к берегу.

— Прощай, Конон, — сказала Эринна, и подала знак рабу, собираясь спуститься в лодку.

— Как, прощай? Будущее принадлежит нам! Ксантиас, взбирайся на палубу… — Конон вдруг все понял: он понял, что жрица явилась не затем, чтобы разделить его судьбу, а чтобы спасти его от гнева раздраженного народа.