Иосиф Кантор - Моисей. Тайна 11-й заповеди Исхода

– А почему ты не приходил, пока еще был в Египте? – Ифа капризно выпятила нижнюю губу и ткнула Манассию в грудь тонким пальчиком.

Тело у нее было восхитительное – тонкое, изящное, без единого изъяна. Манассии казалось, что тело Ифы в ночной темноте испускает слабое свечение. А может, и не казалось – у жриц Хатхор есть великое множество разных уловок, предназначенных для обольщения и разжигания страсти.

– Я был очень занят, – коротко ответил Манассия. О том, что став казначеем при Моисее, он остерегался посещать храм Хатхор, потому что боялся за свою жизнь, Манассия предпочел умолчать. Основания для подобных опасений имелись – египетские жрецы, вне зависимости от того, кому они служат, представляют собой крепко спаянную касту, а еще они не останавливаются ни перед чем, когда речь идет о защите их интересов, их власти. Моисей, говоря о едином Боге, покушался на эту власть, выступал против жрецов. Ни ему, ни его сподвижникам не стоило появляться в египетских храмах. Манассия опасался, что его могут принести в жертву Хатхор на самом деле. Говорили, что это происходит так – жрица отдается мужчине, а когда тот достигает вершины своего наслаждения, душит его удавкой, сплетенной из воловьих жил. Говорили также, что удушение в момент излития семени многократно, невероятно увеличивает наслаждение, только непонятно откуда стало известно об этом, потому что мертвые не рассказывают о своих впечатлениях.

Иногда, в последние дни перед Исходом, Манассию так сильно тянуло в храм Хатхор, что он даже готов был рискнуть жизнью, но благоразумие, в конце концов, одерживало верх над искушением.

– Может, ты и сейчас шел куда-то по делу, а я отвлекла тебя? – улыбнулась Ифа. – Прости, если помешала…

– Разве ты можешь помешать?! – воскликнул Манассия и тут же осекся, потому что когда прячешься ночью за повозками, лучше не привлекать к себе внимания, особенно если одежды твои в беспорядке и рядом с тобой полуобнаженная женщина.

Ифа пришла в накидке, под которой ничего не было, и сейчас не спешила запахнуть ее, давая Манассии возможность наслаждаться созерцанием ее совершенного тела при свете луны.

– Ты хочешь, чтобы я пришла еще? – спросила Ифа. – И хочешь ли ты, чтобы я пришла не одна?

Что она подразумевает, говоря «не одна», уточнять не было смысла. И так ясно, что речь идет о других жрицах Хатхор. При мысли об удовольствии, которое ему доведется испытать, во рту у Манассии пересохло и язык его прилип к небу. А может, то было следствие испуга, потому что Манассия был человеком умным. Он понимал, что никто не станет ублажать его бескорыстно. Он помнил, сколько стоили услуги жриц Хатхор в храме, и прекрасно представлял, что здесь, в пустыне, цена вырастет неимоверно. «Уж не думают ли они, что я стану расплачиваться с ними из казны, которую мне доверили?», – испугался он.

Особой честностью Манассия не отличался, он всего лишь умел создать о себе впечатление. Но только глупец мог надеяться на то, что траты из скудной еврейской казны не будут замечены очень скоро. И только глупец мог бы, допустив подобное, рассчитывать на снисхождение. Хотя, если явятся три или четыре жрицы Хатхор, если сбросят они свои одежды, протянут руки и скажут: «отдай нам все, что только можешь отдать за нашу любовь», то устоять будет невозможно…

– Мне не нужна твоя казна, – сказала Ифа. – И богине она тоже не нужна, у нее достаточно драгоценных подношений…

Или она умела читать мысли, или Манассия подумал вслух и не заметил этого.

– Мне нужно, чтобы ты кое-что сделал, – продолжала Ифа. – Ты же не откажешься выполнить мою маленькую просьбу?

– Не откажусь, ведь я – твой раб, – прошептал Манассия, потому что слова эти были не из тех, которые говорят громко.

– Ты – мой любимый, услада моего тела и радость души моей, – проворковала Ифа. – Нет никого, кто бы был так мне дорог, как ты! День разлуки с тобой кажется мне годом!

Манассия знал, что она лжет, но все равно ему было приятно слышать такое. Сила чар жриц Хатхор в том, что к каждому мужчине они относятся как к самому любимому, самому желанному, самому красивому, пусть даже он будет плешив, горбат, тучен и осыпан отвратительными бородавками.

Просьба оказалась совсем не «маленькой», и Манассия прекрасно понимал, что одной подобной просьбой дело не закончится, но, тем не менее, он пообещал исполнить все в точности.

– Приходи скорее, – попросил он на прощанье. – Я буду очень ждать.

– Я приду сразу же после того, как дело будет сделано, – пообещала Ифис, растворяясь в ночи.